Синюхин тоже рассмеялся. Его густой бас раскатился по всему вестибюлю.
Не дойдя до выходной двери, сестра вернулась к Синюхину.
— Я от радости все забыла, — виновато посмотрела она на Синюхина. — Пришел приказ о вашем награждении. Завтра торжественное заседание, будут выдавать награды.
Густая краска залила лицо Синюхина. Он хотел о чем-то спросить сестру, но дверь за ней уже захлопнулась. И до чего же ветреные эти девки — даже не сказала, откуда такие сведения.
Пойти к Шохину, рассказать? А что, если напутала? Да и за что награждать его? Нет, лучше помолчать…
— Эй, битюг, — показался на лестнице Шохин, — мы и завтра с тобой не сможем уехать, — награждать нас будут.
— Значит, правда! — Синюхин оперся на перила.
— Шохин, здорово! — в вестибюль вошел коренастый, круглолицый старший лейтенант. — Я думал, ты уже уехал.
— Послезавтра еду, — поздоровался с ним за руку Шохин.
У Синюхина сразу испортилось настроение. Он не любил этого командира: старший лейтенант Гладыш был разведчиком и своими рассказами о работе в тылу немцев, по мнению Синюхина, «уже заморочил Петьке голову». «Опять приперся, — неприязненно подумал Синюхин. — Уже когда выписался, а каждый день сюда шатается…» И рост Гладыша не нравился Синюхину — «до мужчинского недобрал маленько», и серые глаза — «как репейник, не отцепишься», и улыбка — «губы тонкие, а зубы не показывает…»
Не желая участвовать в разговоре, Синюхин отправился в зал, к стене, где висела карта. Это было его любимое место.
— Ушел твой друг, не любит меня, — рассмеялся Гладыш, кивнув в сторону удалявшегося Синюхина.
— Это вы напрасно, — вступился Шохин. — А только ему, конечно, обидно: меня зовете, а его нет.
Гладыш стал серьезным.
— Не годится он для разведки. Слишком душа нараспашку, да и очень заметный. — Пытливо глядя на Шохина, Гладыш спросил: — Ну, а ты как, согласен? Я уже поговорил с майором.
Петр достал кисет, свернул из газетной бумаги папироску и молча передал табак Гладышу.
— Так вот, Шохин, сегодня нужно решить, — Гладыш взял кисет. — За эти два месяца, что мы с тобой пробыли в госпитале, я много тебе рассказал, да и тебя узнал. Хороший разведчик из тебя выйдет. Сам понимаешь: каждый командир подбирает себе людей.
Петр все молчал. Он хотел бы сейчас же уехать с Гладышем, но как бросить друга. Еще больше огорчала мысль, что придется уйти с пограничной заставы.
Словно угадывая его состояние, Гладыш, затянувшись дымом цигарки, проговорил:
— Пограничная служба, конечно, — настоящая военная служба. Но вот разведку я ни на что не променяю!
— Не вытерплю я только одной разведкой заниматься, — сощурил Шохин глаза. — Увижу фашиста, не сдержусь!
— Да хоть всех, — рассмеялся Гладыш. — Только делать это надо с умом, не во вред разведке. Ты что же думаешь: когда представляется случай уничтожить врагов или пустить под откос вражеский поезд, так разведчик уходит от этого? Вся задача, чтобы фашисты не обнаружили тебя, искали совсем не в том месте, где ты обосновался. А ты разведываешь и урон наносишь им всевозможный…
— Это так, — Шохин отошел бросить окурок. Желание стать разведчиком пробудилось у него с первых дней знакомства с Гладышем. Но он думал: вернется на свою заставу и там перейдет на разведывательную службу. Ему уже приходилось ходить в разведку и одному и с отрядом. Но та разведка, о которой рассказывал Гладыш, была совсем иною. С самолета забрасывали небольшую группу людей в глубокий тыл врага. Не на день-два, а на месяцы. Группа эта налаживала связь с населением, организовывала сопротивление в тылу, проводила диверсии… Вот это работа! О такой работе Петр мог только мечтать. И сейчас он знал, что Гладыш пришел за окончательным ответом. «Буду разведчиком», — решил Шохин.
— Ну, так как ты? — прервал молчание Гладыш, глаза его смотрели пытливо.
— Что ж, согласен, — так же серьезно и прямо посмотрел на Гладыша Шохин.
— Хорошо. Через два дня вместе поедем.
Гладыш надел шапку, стал застегивать полушубок.
— Месяц-полтора еще уйдет у нас на подготовку, — добавил он, прощаясь с Шохиным…
Тихий зал, где часто Шохин и Синюхин проводили время у карты, наполнился бойцами и командирами. Было многолюдно — на торжественное собрание прибыли гости из других госпиталей. Почти все были в форме и только несколько человек в госпитальных халатах.
В зале сдержанный гул голосов, прерываемый возгласами, взрывами смеха. Совсем другие лица, на них исчезла угрюмость последних дней.
Возле Шохина и Синюхина собралась небольшая группа бойцов. Петра словно подменили. Прежние озорные, насмешливые глаза и лицо, несмотря на шрамы, стало такое же, как и раньше: симпатичное, привлекательное.