Всю ночь шло сражение. И к утру первая линия бетонированных фашистских укреплений была прочно занята советскими войсками. Гитлеровцы вновь пошли в контратаку густыми цепями. Это были свежие резервы…
Пулеметный расчет синюхинского разведвзвода пробирается к траншее со станковым пулеметом. Падает сраженный первый номер, ранены остальные двое. Синюхин с разведчиками бросается к ним на помощь. Раненых и пулемет втаскивают в траншею, но фашисты уже совсем близко. Синюхин быстро устанавливает пулемет и вместе с другими открывает огонь по наступающим.
Слева появляются «тигры». Казалось, стоявшие в воздухе грохот, треск, крики уплотнились, давая место завыванию моторов, скрежету железа. Навстречу вышли советские самоходные орудия, и вскоре многие «тигры» пылали, как смоляные факелы.
Линия Дайме была взята. Впереди предстояли новые бои.
Беспрерывная лавина беженцев, подгоняемая все более слышной канонадой, катилась по шоссе к ближайшим дорогам, все еще устремляясь к морю. Воздух был переполнен выкриками, детским плачем, ругательствами. Среди женщин, детей и гитлеровские солдаты из отступающих подразделений. Попадая в людской поток, воинские части смешивались с толпой, расформировывались сами собой.
Путь Шохина и Юрия лежал навстречу советским войскам. Обрызганные весенней грязью, в помятых обтрепанных пальто и кепках, пробирались они к своим. Глядя на эти толпы людей. Шохин вспомнил другие колонны, виденные им на Украине: по широкому черниговскому шоссе брели окруженные фашистским конвоем девушки, женщины и подростки, угоняемые в рабство. Их подгоняли плетьми и прикладами…
А здесь бежали в первую очередь те, которые страшились ответственности за свои злодеяния или были напуганы фашистской пропагандой о «зверствах большевиков». Страх заставлял их бросать имущество и бежать неизвестно куда…
В километре от шоссе белела добротными каменными постройками ферма, огороженная крепким забором, вдоль которого высились старые липы. У забора, на толстом суку с набухшими почками, висел совсем молодой гитлеровский солдат. На груди белела доска с надписью «Feigling»[20].
— Гестаповская работа, — сказал Шохин, показывая на повешенного. — Может, на этой ферме гестаповцы?
— Я посмотрю, — предложил Юрий.
— Вместе пойдем.
Калитка не была заперта. По двору бродили куры. Услышав скрип калитки, пронзительно завизжали голодные свиньи.
В двухэтажном каменном доме все говорило о недавнем поспешном бегстве хозяев: даже лежавшая в буфете булка еще не успела зачерстветь. Юрий показал ее Шохину.
— Только что смылись хозяева.
Петр хлопнул его по плечу:
— Давай наших здесь ждать!
Валюшко согласился.
Устроились на чердаке высокого сеновала, у слухового окна, из которого было видно белевшее среди зеленой поросли шоссе. Внизу беспокойно замычали коровы, почувствовав присутствие людей. Шохин отыскал в полу сеновала люк, открыл его и сбросил коровам корм.
— А то и спать не дадут, голодные, — проговорил он. И, устроив из сена постель, предложил: — Ложись первым, Юрко, я до полуночи подневалю…
Ранним утром Юрий стоял у слухового окна и глядел на розовеющее небо. Под крышей деловито возились голуби, в ветвях деревьев чирикали воробьи. Запах сена носился в весеннем чистом воздухе. Юрий вспомнил дом, Галю, родных. Мать провожает его в Красную Армию после освобождения Украины. За годы оккупации она постарела, в черных волосах — белые пряди, но глаза смотрят все так же молодо. В них Юрий читает огромную любовь и тревогу. Тяжело ей провожать единственного сына, уцелевшего после гибели всех родных. Она стоит в темном платье, повязанная платком, и шепчет материнское напутствие.
— Будь осторожен, мой Юрко, а в храбрости твоей я не сомневаюсь. Работа у тебя будет трудная, опасная…
С шоссе вдруг донеслись вой, крики. Озноб прошел по спине Юрия, он выглянул в окно.
Шохин проснулся, тоже высунул голову в окно. Они увидели, как черные самоходные фашистские орудия, врезавшись в людскую гущу, не останавливаясь, двигались вперед, давя гусеницами женщин, детей, солдат.
Валюшко закрыл рукой глаза, а Шохин стал усиленно растирать себе горло. Он задыхался.
— Своих давят: гады, лишь бы шкуру спасти! Значит, наши совсем близко!