Они мерзли. Дойдя до лесной каменоломни, разведчики не смогли поспать или отдохнуть, а весь день прыгали на месте, чтобы согреться. Развести костер остерегались. Вокруг — вражеские войска, беспрерывно проносились немецкие самолеты.
Вся водка из прихваченной на всякий случай фляги была выпита, а согреться им так и не удалось.
Дождались темноты и чуть ли не бегом пустились в сторону рокотавшего вдали фронта. Временами из низких туч сыпались крупинки снега. На разведчиках была летняя одежда. Совсем окоченевшие подошли примерно к тому участку фронта, на котором переходили вражеские окопы, и… ахнули! Обе линии немецких траншей и видневшаяся за ними нейтралка были покрыты ослепительно белым, даже для ночи, снежным покровом. Снег шел весь день и прекратился только в сумерки. А на термометре к вечеру, оказывается, было шестнадцать градусов мороза.
Ярцев с разведчиками лежал в воронке на той части поля, что находилась перед второй линией немецких окопов, метрах в ста от них, еще на темной, без снега, земле.
Бывает же так! Снег прошел непонятной полосой, засыпав немецкие окопы, нейтралку и всю нашу передовую. Как же теперь быть? Как разведчикам перебраться через вражеские траншеи, а потом через нейтралку? Без всякой ракеты на целый километр отлично была видна любая маленькая, даже неподвижная темная точка.
Даже если им удастся проскользнуть незамеченными через вражеские окопы, то по нейтралке не проползти. Можно бы рискнуть встать и попробовать побежать, да очень уж далеко бежать. Немцы не прозевают: подстрелят!
Они не знали, что вся артиллерия нашего участка фронта готова была поддержать их огнем в том месте, где они появятся, что генералы Анисимов, Ванин и командир нашего артполка находились на НП дивизии, а мы с Кузнецовым сидели на НП комбата. Наблюдатели до рези в глазах смотрели в стереотрубы, изучали каждый метр белоснежной нейтралки. Ждали, когда появятся на снегу темные фигуры наших разведчиков, чтобы сразу же отрезать их огненной завесой, заслонить ею от врагов. Но Ярцев с товарищами ничего этого не знал. Они лежали на дне темной воронки, дрожь била их.
Уходить им было некуда, да они и не смогли бы уже уйти, если бы захотели. Последние силы потратили на то, чтобы хоть немного разогреться, да и, полежав столько времени без движения, они окончательно замерзли от холода, их клонило ко сну. Мороз еще более усиливался, разведчики могли замерзнуть.
Костя Ярцев смотрел на темную зубчатую гряду леса, на холодные мерцающие звезды и не видел выхода: замерзнут… Надо уничтожить пакет… Ведь надо же! Из каких только передряг выходил живой и ребят своих выводил, а тут — замерзает, в полукилометре от своих погибает…
Сжав до боли кулаки, зашептал: «Нет! Нет!»
Он чуть приподнялся и, еле-еле выговаривая слова, сказал ребятам: «Попробуем, посмотрим, что из этого выйдет!»
Ему много, как, впрочем, и всем нам, выпало физических страданий на войне. Ранения, госпитали, операции без всякого наркоза, в полевых условиях. А решился он на невероятное.
Ярцев на двадцатиградусном морозе начал раздеваться. Да, да, раздеваться догола!
Ребята с ужасом смотрели, как совершенно окоченевшими руками он, не поднимаясь с земли, стащил сапоги, снял маскировочные штаны, маскировочную куртку, нижнее белье и, наконец, остался совсем голым. Как говорят — в чем мать родила!
И тут же, как мог поспешнее, начал снова одеваться. Но уже прямо на голое тело надел маскировочные штаны, потом куртку. Натянул сапоги, сунул за пазуху пакет, подпоясался, а затем поверх одежды с трудом натянул кальсоны и нижнюю рубашку. Из белого носового платка сделал повязку на голову, такую, как иногда делают загорающие на пляже.
Стуча зубами и дрожа всем телом, он вдруг предстал перед ребятами совсем белым как в зимнем маскировочном халате.
— Здорово! — прошипел Авдеенков и тоже стал, с трудом шевеля пальцами, переодеваться. За ним исподнее наверх надел Грачев. Только у него платок носовой оказался темным, пришлось на голову вырвать кусок нижней рубахи. Они были тогда благодарны старшине Данкевичу за то, что он достал и выдал им перед уходом свежее чистое белье.
Переодевшись, поползли.
Фрицы их не заметили, даже наши наблюдатели прозевали. Уже перед самыми нашими окопами один пулеметчик углядел их в своем секторе. Они ползли, чуточку согреваясь, но все-таки теряли силы. Окоченели руки и ноги.
Они еле-еле доползли до наших окопов. Как только это стало известно, прибежал Анисимов. Бормотанье Ярцева с трудом можно было принять за членораздельную речь. Он отдал пакет.