К минометам подключились пушки — как вражеские, так и наши. Словом, загрохотал весь участок нашего фронта. И тут на бруствере наконец-то показался притянутый нами человек. Он со стоном упал на руки вызванных комбатом Носовым медиков из ППМ2.
Вытащенный человек оказался в пятнистой маскировочной одежде, даже с автоматом на шее, весь в крови. Он был без сознания, вероятно, от большой потери крови; пока мы его тащили по нейтралке, ему перепала немецкая пуля или осколок.
Медики влили ему чего-то в рот, он, задыхаясь, кашляя, проглотил и сразу пришел в сознание.
— Братцы! — сказал он слабым дрожащим голосом. — Неужели вытащили?
— Вытащили, — ответил ему за всех Носов. — Не видишь разве!
— А ты кто? — спросил я.
— Разведчик, наша группа из разведбата фронта. — И он назвал соседний с нами фронт. — Месяц назад на подлодке мы были заброшены в тыл немцам. Задачу выполнили, а связаться с базой, чтобы выслали за нами подлодку, не смогли: испортился передатчик. Переходили линию фронта по суше, под проволоку сунулись — немцы нас обнаружили, открыли огонь. Меня ранило в обе ноги разрывом мины, да еще проволокой накрыло. Очутился в воронке от снаряда. Попробовал выползать — сил нет. Ноги перебиты, да и из-под проволоки без шума не выбраться… Вижу, что конец мне приходит, стал кричать своим. Немцы крики слышат, а меня не видят.
— Где же остальные из вашей группы?
— Остальные девять с лейтенантом успели уйти в сторону леса. Меня, видно, посчитали убитым.
— Вытащили тебя ребята из разведроты лейтенанта Вьюгина — Руссаков и Борин, — сказал ему Носов. — Вот они — смотри! Им свечку будешь ставить.
Санитары унесли его на носилках по узкому окопу, солдаты сгрудились поглядеть на «крикуна».
ЭПИЗОД ТРЕТИЙ
Несколько дней Костя Ярцев находился у нас в разведроте, но на задание еще не ходил. Пребывая в роте, он, конечно, не бездельничал: то дежурил по нашему расположению, то ездил со старшиной Данкевичем получать боеприпасы, обмундирование. Но, видимо, такая деятельность его совсем не устраивала. Он явно тяготился своим положением быть на посылках.
В конце концов Ярцев не выдержал и пришел ко мне. Щелкнул каблуками и взметнул руку к виску:
— Гвардии старший лейтенант, разрешите обратиться?
— Слушаю вас, Ярцев.
— Гвардии старший лейтенант, я ведь разведчик, и потому к вам попросился, а меня в задачу не пускаете, все держите в роте… Младший лейтенант Руссаков меня возьмет, да и другие старшие групп тоже. Слово за вами, Очень прошу вас разрешить мне идти в поиск. Не держите меня тут. Истосковался я по делу. Больше года как не воюю!
Я задумался. У нас было заведено в роте новичков «обкатывать», то есть держать до тех пор, пока не узнаем, что из себя человек представляет. Обычно никто из них не возражал, они нас постепенно узнавали, мы знакомили их с традициями, порядками. А тут что-то уж очень быстро Ярцеву захотелось в дело.
Во время нашего разговора к нам подошел Николай Иванович Пятницкий, парторг нашей роты. Ему разведчики уже рассказали о Ярцеве.
— Вот, Николай Иванович, — сказал я. — На днях поступивший к нам старший сержант Ярцев просит не держать его больше в роте, хочет в поиск.
— Он у меня на учет не встал, — ответил Николай Иванович и жестом пригласил его поближе к своему несгораемому ящику.
Надо сказать, что Пятницкий с неделю не был в роте. Он отлучался на какой-то семинар, проводимый политуправлением армии, и я еще не успел потолковать с ним о наших делах.
— Ты член партии? — продолжал Николай Иванович, обращаясь к Ярцеву.
— Да.
— Поставим на учет, а потом обсудим твою просьбу. — Николай Иванович взял у Ярцева билет, учетную карточку и начал делать записи в своей книге.
Дойдя до графы «домашний адрес семьи», он спросил:
— Какой адрес родителей?
— Не знаю…
— У тебя родителей нет?
— Есть, но где они, неизвестно. Родился и вырос я в Иркутске. Отец и мать работали в местном управлении Гидрометслужбы. После окончания семи классов я поступил в лесотехнический техникум. Когда перешел на третий курс, в 1940 году, родителей перевели на работу в только что присоединившуюся к нам Эстонию. На семейном совете мы решили, что я закончу техникум в Иркутске. Отец с матерью уехали в Эстонию, но тут вдруг разразилась война, связь с ними прервалась. Я ушел добровольцем на фронт, писал в Москву, в Главное управление Гидрометслужбы. Мне ответили, что родители до последнего момента находились в Таллине, дальнейшая их судьба неизвестна… Сами знаете, не все тогда смогли попасть на отходившие оттуда пароходы, не все суда, ушедшие из Таллина, дошли до Ленинграда… Я лежал в госпитале, писал в Иркутск. Друзья о моих родителях ничего не знают.