— Что ты такое несешь? — удивился Борбылев.
— А я тоже в этой компании, тоже, — сказал Шумаков, жуя. — Не все учел, и теперь очень хочется найти виноватого. А виноват лишь я сам. Все можно было предусмотреть… Вот Данилевич — молодец! Каким был, таким и остался.
— Да, друзья мои. Впрочем, не случайно, наверное. Ибо в юности подумывал о монашестве. Смешно, наверное, сейчас звучит… Тихий в детстве я был, задумчивый. Людей очень жалел, но как-то — внутри себя. Потом потихоньку стал реальными людьми интересоваться, разговорить человека хотелось, в душу ему залезть… Потом, естественно — журфак… Не умею я себе отказывать, ибо не умею желать. И я мало от чего завишу. Все сюрпризы жизни всегда я принимал смиренно, и у меня всегда отличное пищеварение.
— О! — воздел палец над столом Шумаков. — Вот это правильно! Самое главное в жизни, как ни банально, свобода. Обычная ежедневная свобода: куда пойти, чем заняться. Все остальное — выгодное кому-то вранье! Выпьем за Брюссель и за хорошее пищеварение. Либо смело добивайтесь в жизни своего, либо честно плывите по течению. Но никогда! Ни о чем! Никого не просите! И не бойтесь. И не жалейте. И не обижайтесь… А то ис-пор-тит-ся пищеварение.
Он опрокинул рюмку в рот и хрястнул ее об пол. Рюмка подскочила на ковре, крутясь и сверкая отлетела ножка.
— Э! — машинально подал голос Солонников, не испытывая, впрочем, никакой досады. Он думал. Ситуация показалась ему уникальной. Он словно оказался в нерве, в горячей бьющейся жилке истории, среди массы перепутанных, но отнюдь не случайных ниточек, протянутых между событиями… В тот момент, когда человек делает свой выбор, оказывая своей волей микроскопическое по историческим меркам, но все же реальное давление на общий ход событий. Впрочем, все здесь гораздо сложнее! Обратная связь… Мысль о создании дополнительного сегмента программы была настолько естественной, что Солонников просто начал формулировать тему. Что-нибудь вроде «Реализация заведомо нереальных прогнозов вследствие неадекватного самоотождествления»… Так. Дестабилизирующий фактор — иррациональная вера в сверхестественное… Он потянулся к бумаге. Пальцы нашарили салфетку. В правой руке из ниоткуда появилась авторучка. Борис торопливо набросал примерный план. А ведь если поискать в истории, таких неадекватных отождествлений — пруд пруди! Один мнит себя великим полководцем, хотя на самом деле он гениальный пастух. Другой работает сторожем и на досуге клеит из спичек изумительные модели, а на самом деле мог бы потянуть корпорацию по созданию программного обеспечения… А дело в простом — первый тщеславен и податлив на веяния времени, второй — наоборот, самодостаточен и не хочет себя якобы терять. Ошибаются оба.
Борис смотрел на исчерканную салфетку, потом спохватился и скомкал ее. С удивлением посмотрел на зажатую в пальцах авторучку, потом на Данилевича. Тот, смеясь, кивнул в ответ:
— Я наверное таким же характерным движением выманил перо у вас.
— Прошу прощения, Леонид. Мысль тут одна пробежала. Возвращаю.
— Господи! — пробормотал Шумаков, глядя под ноги. Лицо его впервые за вечер оживилось и сейчас выражало изумление. — Извини, что-то нашло.
Бормоча про хрусталь и судьбоносные булыжники, Шумаков опустился на ковер и начал ползать, собирая осколки.
— Брось! — воскликнул Солонников, поднимаясь. — Ты прав, Валера… Леонид Иванович! Вы оба правы. Я хочу продолжить тост. Давайте выпьем за внука Николая Николаевича, за то, кем он, возможно, не станет.
Борбылев с осуждением посмотрел на Солонникова.
Борис предупредительно покивал Борбылеву и торопливо пустился в объяснения:
— Парадоксы спасают нашу жизнь. Диоген, к вашему сведению, хвалил тех людей, кто хотел стать кем-то и не стал оным, кто хотел что-то сделать и не сделал это. Не будем разбираться, что именно имел в виду Диоген. Главное, здесь сформулирован постулат — человек уже ценен сам по себе. Как единица, как эталон. Где бы он ни был, чтобы с ним не делали — человека нельзя разменять на функции. Никакие умозрительные надстройки, никакие внешние обстоятельства не могут быть важнее человека. Конечно, это максима. Но по-моему она верна. Разве героями гениальных творений служили реально жившие люди? Нет! Это всегда был человек вообще. Нельзя было Гамлета списать с одного человека, ибо гамлетов слишком много, во все времена, всегда. Хотя бы, вот, здесь, сегодня, за нашим столом.
— Слушай, Солоныч! — восхищенно сказал Шумаков, появляясь из-под стола с пригоршней осколков. — Ты гений. Ты этот… Мейерхольд! Говорят, слово лечит. Вот ты сказал, и я… Все, брошу свой дурацкий полигон и пойду…
— В монастырь, — не удержался Солонников.
— Ну уж нет… Я пойду в студию Московский театр. Таланта особого не было, но всегда хотел. И ведь знал, что когда-нибудь приду к этому… Не рискнул. Струсил, господа! Струсил самым дешевым образом. Полез за дипломом, потом начал строить фундамент уютного гнездышка… Жизнь для души откладывал на потом. А теперь мне все равно! Господи, действительно, свободен тот, кому нечего терять!.. Свет им там налажу, какой-нибудь поворотный круг сделаю. А может и «кушать подано» осилю! В конце концов, перепробовал я в жизни многое и понял… везде одно дерьмо. Теперь для разнообразия можно и для души пожить.
— Наоборот, Валерий Павлович, — сказал Солонников, — теперь — судьба!
— Верно!.. — Шумаков посмотрел на Солонникова прояснившимся взглядом. — Дай-ка я с тобой чокнусь! — он схватил новую рюмку.
— Я и говорю!.. — обрадовался Солонников, дотягиваясь до Шумакова. Ему вдруг открылось, что катастрофа вольно или невольно служит тестом на честность жизненного пути. Вот — Данилевич, Валера… У каждого своя история, и у каждого события жизни сплелись весьма логично, естественно в этот переломный день. Тут Солонников вспомнил Артема, чья судьба легко, по касательной задевала Борбылева, и призадумался. В объяснение ситуации с невинным младенцем сама собой всплыла в памяти теория реинкарнации. Но Борис, устыдившись, прогнал ее. Этак можно все что угодно объяснить. Немотивированное отождествление! Неизвестно еще как бы у него обстояло дело с «талантом в любой сфере деятельности», слишком громко звучит… Наконец с непонятным трепетом Борис подумал о себе — просто из логической честности. Картина представала туманной. Нет, правда. Ну, работаю как и раньше. Все получается. Очень интересная работа. Ничего другого не хочу. И, главное, тема не стоит на месте — живет, развивается, усложняется, обещая дальше стать еще интереснее… Конечно, есть там кое-какие сложности связанные именно с этим развитием и усложнением… Но это сложности из мира максим, к реальному миру не относятся. Борис как ни пытался — не смог вписать себя в простенькую, и вроде бы как даже непротиворечивую схему криптокатастрофы. Но не из-за суеверного страха — не названный, мол, да не явится, а просто из-за того, что никак не мог он приложить к своей жизни такие неформализуемые материи, как астрал и судьба. Кстати, в программе не участвует ни первое, ни второе. Земная история довольствуется реальными рычагами. Конечно, интересно обо всей этой чертовщине поспорить — изредка, поужасаться, крепко задуматься о темных, неведомых сторонах жизни — под рюмку-другую…
— Борис Александрович, присоединяйтесь, — похлопали его по руке.
— А? — Солонников очнулся.
Раскрасневшийся Данилевич сосредоточенно двигал к нему по скатерти полную рюмку.
— Решено выпить за астероид, — пояснил Данилевич, — в развитие темы. Ищем, так сказать, позитив…
Борис с готовностью кивнул.
— Действительно, — говорил Борбылев. Растегнув пиджак и отпустив галстук, он расплылся в углу дивана огромным разумным китом из мультфильма, — как бы там ни было — пути назад, так сказать, нет. Может быть вы и правы, молодежь. Только… от ума все это. Мне был бы по-сердцу совсем другой расклад — «нет новостей — хорошая новость».
— В самую точку! — воскликнул Шумаков, опасно качаясь на задних ножках стула. — Я тоже выпью за него, но только как за достойного противника и потому еще, что не признаю себя побежденным. Ведь он кто по сути? Гад он, разрушитель. Без него я отлично знал, как мне жить. Хочу быть Человеком Счастливым! Собственным, заметьте, а не чужим трудом. Я, кстати, никому дорогу не перебегал. Наверняка крыло разворотил какойнибудь гегемон, только и нашедший в себе силы, чтобы слезть с печи да сделать пакость… — Подумал и сказал с отвращением: — Ну, или наняли подобного за косарь зеленых. Тьфу!