— Красиво, правда? — голос рядом выбрасывает в реальность, и я невольно вздрагиваю от неожиданности.
Поднимаю голову, рядом с беседкой стоит Эмир Дениз и смотрит на стремительно темнеющие воды Босфора. Как он так незаметно подошел?
— Нурай любила здесь сидеть, — продолжает, задумчиво глядя вдаль.
— Вы так тихо подошли, Эмир-бей, — смущенно оправдываюсь.
— Прости что помешал, — он не меняет тон, и я понимаю, что это всего лишь дань вежливости.
— Вы у себя дома, Эмир-бей, — отвечаю почтительно, — как вы можете мне помешать?
— Я искал тебя, Ясемин, — Эмир по обыкновению меняет тему разговора, не заботясь о плавности перехода. Ему это безразлично. — Нам нужно поговорить.
— Слушаю вас, Эмир-бей.
— Ты не рассказала мне о своем отце. Почему? — он не сердит, но недоволен. И здесь надо очень тонко балансировать на грани уважения и недопустимости вторжения в личное пространство.
— Это наши отношения с господином Озденом, Эмир-бей, и мне бы не хотелось…
— Он твой отец, — перебивает меня Эмир, — почему ты не хочешь называть его отцом?
— Потому что он им не был, — боюсь позволить пролиться слезам. Не хочется выглядеть перед Эмиром обиженной маленькой девочкой. — Я выросла без отца, и не стану врать, что мне было безразлично. Я очень страдала, потому что помнила его. Это очень больно ощущать себя брошенной в четыре года. Это сейчас я могу войти в положение и принять ситуацию. А тогда я была всего лишь маленькой девочкой, которая каждый день ждала, что ее папа вернется. Он для меня умер тогда, Эмир-бей, и я не вижу никакого смысла его воскрешать.
— Это твое право, прощать или нет, Ясемин, — медленно проговаривает Эмир, — но позволить Омеру дать тебе и твоему ребенку то, чего ты была лишена по вине твоей матери, ты обязана.
— Как вы себе это представляете? — говорю сухо. Мне не нравится такая постановка вопроса.
— Омер объявляет тебя и Лале частью своей семьи. Признает официально. Прописывает в завещании. Вводит в круг элиты Стамбула, где со временем у Лале появится возможность найти достойного мужа.
— Лале только четыре года, — сдержанно напоминаю. То, что мне всего двадцать три, я так понимаю, для господина Дениза не самый сильный аргумент. Я сбитый летчик.
— Время летит быстро, Ясемин, — смотрит вдаль Эмир, — оглянуться не успеешь, как она станет невестой. Зато у вас появится семья. У Омера большая родня, вам станет легче, Ясемин. Не сопротивляйся.
— Скажите правду, вы так уговариваете меня потому, что сыновья Афры от вас? — неожиданно смелею да так, что самой становится страшно от собственной смелости. — Они ведь теперь считаются моими сводными братьями?
— Афра? Причем здесь Афра? — непонимающе смотрит на меня Эмир. — О чем ты говоришь, Ясемин?
— Афра призналась мужу, что ее близнецы ваши с ней сыновья, — слова уже вырвались, и теперь бесполезно делать вид, что никто ни о чем не догадывается. — Вы поэтому меня так настоятельно пытаетесь помирить с господином Озденом, Эмир-бей?
Он долго меня разглядывает, будто я демонстрационный пряник на витрине.
— Помирить пытаюсь, да, — кивает, наклонившись вперед и упираясь руками в бортики беседки. — А вот что касается Афры… Не знаю, что она рассказала Омеру, но готов поклясться, Ясемин, что у нас с ней ничего не было. И не связывало. Никогда. Возможно, у нее был ко мне определенный интерес в нашей юности. Но поверь, в Стамбуле и за его пределами достаточно красивых женщин, чтобы я останавливал свой выбор на троюродной сестре. Пусть даже в качестве любовницы.
Меньше всего я мечтала выслушивать интимные откровения от мужчины, который вдвое старше меня. Вот вообще не мечтала.
И тем не менее Эмир продолжает говорить, а у меня нет другого выбора. Приходится слушать и при этом не делать вид, что готова от стыда провалиться сквозь землю.
— Я уже говорил тебе, что у меня есть внебрачные дети. Они старше Догана, у них разные матери. Но это было до Нурай. Я тогда не понимал, что такое семья, долг перед ней. И что нельзя унижать жену детьми на стороне. Мои сыновья знакомы со своими единкровными братьями, но они не общаются. Афра всегда была взбалмошной, непокорной, своенравной. Среди нашего круга было немного желающих на ней жениться, потому и выбрали Омера. Но я вот что тебе скажу, Ясемин. Мужчина, которого нельзя назвать зеленым мальчишкой, в состоянии посчитать по срокам, когда у его жены должен родиться ребенок. Близнецы у Афры родились в срок, но это было на седьмом месяце после свадьбы, и они не выглядели недоношенными. Омер как минимум должен был задуматься, а не ждать двенадцать лет. И тем более ему не стоило тебя во все это впутывать, — заключает Омер, и я только беспомощно закрываю и открываю рот.