Пароль для нулевого меридиана
Первым на рассвете 1 декабря 1936 года был разбужен начальник станции радиоперехвата в Севильи. Затем начальники служб радиоразведки в Берлине и Риме. Каждому на стол легла удивительная радиограмма: она была не зашифрована и на чистом русском языке сообщала: МОСКВА КРЕМЛЬ СТАЛИНУ ВОРОШИЛОВУ ИСПОЛНИЛИ СВОЙ ДОЛГ ПОГИБАЕМ ПРОЩАЙ РОДИНА ПРОЩАЙ МАМА. Исходила радиограмма из района нулевого меридиана центральной части Средиземного моря. Потом руководители разведок вызывали к себе заведующих региональными отделами, и всюду происходил одинаковый разговор:
— Прошляпили?!
Да, за большим тихоходным испанским пароходом «Мар Кариб», приписанным к порту Барселона, следило много глаз. Следили без особого напряжения: куда денется эта тяжелая черепаха! И не уследили. Корабль, как в воду канул.
А за две недели до этого загадочного события в тысячах километров от того места происходило нечто еще более странное. Когда растаяли холодные ноябрьские сумерки, еще заспанные жители Севастополя, удивленно протирая глаза, смотрели на стоящий у причала обшарпанный грузовой пароход «Измир» с турецким флагом на мачте. Удивляться было чему. Они прекрасно помнили, как год назад отбывала в Турцию советская делегация. Отбывала на белоснежном сверкающем лайнере «Измир», не чета этому грузовику. Два портальных крана энергично спускали в трюмы самозванца стокилограммовые бомбы, стянутые в блоки по восемь штук. Рядом, ожидая погрузки, стояло несколько танков «БТ», слегка прикрытых короткими кусками брезента. Севастопольцы удивились бы еще больше, если бы узнали, что ни один человек на этом «Измире» ни слова не говорит по-турецки, и что после отбытия из Севастополя его больше никто никогда не увидит.
Эти полувековой давности события так навсегда и остались бы загадкой, если б не столь же удивительная находка: пять крохотных плохо сохранившихся листочков из записной книжки. Текст написан очень мелким почерком химическим карандашом, за много лет потерявшим способность проявляться от воды. Листочки оказались дневником известного советского разведчика Артура Спрогиса, который позже стал мужем моей матери, и в нашей семье, таким образом, сохранились некоторые его документы военного времени. Удивительной находку дневника я назвал не потому, что он сохранился. Удивителен сам факт того, что разведчик вел дневник, тем более, такой опытный и осторожный, как Спрогис.
Артур Карлович Спрогис (1904–1980) уже в 14 лет был разведчиком партизанского отряда «Дикли», в 15 лет — красноармеец, разведчик 7-го Латышского полка, в 16 — сотрудник оперативного отдела ВЧК в Москве. В начале 20-х годов он на Кремлевских пулеметных курсах, когда довелось ему стоять на посту у дверей кабинета Ленина, затем фронты гражданской войны, служба в пограничных войсках, участие в операции по аресту Бориса Савинкова, далее — Высшая пограничная школа ОГПУ. С 1930 года Спрогис — уполномоченный Специального бюро Особого отдела ГПУ Белоруссии и начальник Специальной разведывательно-диверсионной школы в Минске. С декабря 1936 по октябрь 1937 — Испания, потом учеба в Академии им. Фрунзе. В войну 1941–1945 он начальник штаба партизанского движения Латвии, затем заведующий Военным отделом ЦК Компартии Латвии. В послевоенные годы Артур Карлович был наиболее близким другом нашей семьи и многому меня научил. Это был обаятельный среднего роста, полный, энергичный, но с ленцой мужчина. Говорил покровительственно, но по-дружески, с легкой хитрецой. Очень смел и рационально, иногда до жестокости расчетлив. Вся его философия укладывалась в примитивную формулу: прав тот, кто сильнее. Причем, это был не цинизм, а какая-то детская наивность. За несколько дней до смерти, когда мы разговаривали в больничной палате, я неодобрительно высказался о внешней политике СССР. Он молча показал мне глазами на стены и потолок палаты. Тогда я подумал: до чего даже сильных людей калечит система, если они и перед смертью боятся сказать правду. Тогда мне и в голову не пришло, что он боялся за меня. И боялся не зря. Рукопись текста, который Вы сейчас читаете и все документы к нему были изъяты у меня при обыске «как порнографические» (так записано в протоколе) и в 1986 году уничтожены в КГБ «как политически вредные» (так написано в письме Прокуратуры города Москвы 1992 года).
Дестабилизированная экономическим кризисом Европа пошла вправо, и обеспокоенный этим Советский Союз сделал все возможное для торможения этого процесса. В Испанию были посланы тысячи военных специалистов, а из Севастополя в обмен на золото один за другим отходили корабли с оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами. Но доходили не все. Объявленное западными правительствами невмешательство обернулось для Испании фактической блокадой, поскольку фашистский флот действовал активно, а морские пути были под наблюдением разведок противника. Еще не сошла со страниц газет судьба советского парохода «Комсомол», в упор расстрелянного у испанских берегов, а из Севастополя отходил уже следующий корабль с названием «Измир», с турецким флагом на мачте и странными людьми на борту.
На этот раз предосторожности были усилены. Название, государственный флаг и внешний вид парохода предстояло несколько раз изменить. Кроме того, корабль был заминирован, и в случае захвата фашистами Спрогис должен был взорвать его вместе с командой и пассажирами.
А. Спрогис: Пароход был подготовлен к взрыву на случай, если попадемся. Мы везли танки, бомбы, снаряды, сколько-то тонн пороху. Ехали через Черное, Средиземное море, и было очень опасно, потому что пароходы перехватывали. «Комсомол» наш перехватили. Я сделал проводку. Сделал электрическую, сделал шнуром (бикфордовым — Л.П.) для того, чтобы в случае чего… (Звукозапись автора, 1976 г. Звукозаписи делались, когда у нас дома собирались старые боевые друзья и вспоминали минувшие дни. — Л.П.)
Причастность СССР нельзя было установить даже по трупам:
Л. Хургес, радист корабля, рассказал, что им приказали…Ликвидировать в своем туалете все признаки советского происхождения (…) Вооружившись лезвиями от безопасных бритв, принялись за работу. Через несколько минут на воротах наших пиджаков, пальто и сорочек оказались зияющие дыры от споротых фабричных марок «Москвошвей». Мы лишились всех брючных пуговиц, стелек обуви, задней части галстуков, шляпных подкладок и, что самое скверное, брючных ремней, подтяжек и подвязок для носков (в те времена носков с резинками еще не было). Все эти предметы были у нас изъяты как явно разоблачающие «агрессию СССР».
Затем пассажирам — тринадцати советским военным советникам, летчикам и танкистам — было выдано личное оружие зарубежного производства и фальшивые паспорта.
Как значилось в моем документе, — продолжает Л. Хургес, — я «получил» его в Польше в г. Кракове, о чем свидетельствовала личная подпись краковского воеводы и его печать. Из штампов следовало, что я «проживал» в Познани, Варне, Лодзи, Варшаве, Дрездене, Варне и Галаце, откуда завербовался в Мексику и на этом пароходе следую в Вера-Крус. К паспорту прилагалась легенда, которую я должен был выучить и уничтожить. Согласно легенде, мы с отцом были репрессированы советскими властями. Отец умер в заключении, а мне удалось бежать и через Финляндию попасть в Польшу, где я и получил этот документ. Правда, слабым местом в легенде было то, что, пробыв столько времени в Польше и Германии, я не знал ни одного слова (кроме ругательств) ни по-польски, ни по-немецки и не имел никакого понятия о городах, где столько времени «жил». Другие наши товарищи получили такие же документы, только «выданные» в Болгарии, Румынии и Венгрии. (Из неопубликованных мемуаров Л. Хургеса. Тоже изъяты у меня при обыске и уничтожены в КГБ. — Л.П.)
Лев Лазаревич Хургес — был замечательным, веселым и очень общительным человеком, роста невысокого, худощав и очень подвижен. До недавнего времени жил и работал в Грозном, иногда наезжал к нам в Москву. Болтал без умолку, но память великолепная и знал много интересного благодаря неудержимому любопытству, за которое, естественно, поплатился лагерями. Скончался 18 марта 1988 года. Вот типичный фрагмент нашего разговора:
— Государственный флаг на пароходе меняли?