Площадь с комичной статуей низенького пузатенького человечка, стоявшего в полный рост и воздевшего руки к небу, морроны пересекли беспрепятственно. Дежурившие на ней стражники не проявили ни к ним, ни к иным припозднившимся путникам ни малейшего интереса. Сначала это удивило Аламеза, но вскоре он понял, почему блюстители порядка были преисполнены безразличия. Площадь Святого Гундужа не вела к богатым центральным кварталам, а всего лишь соединяла северо-западную окраину Верлежа с северо-восточной. Из мрачного и невзрачного царства мастерового, служивого и нищенствующего люда морроны перешли в более обеспеченный мирок, где обитали мелкие торговцы, небольшие чины из городской управы, зажиточные мастера и прочие обыватели, кто был чуть-чуть побогаче, почище, да и повзбалмошнее восточных соседей.
К герканцам, как, впрочем, и иным иноземцам здесь относились с откровенным презрением. Аламез с удовольствием отказался бы от знакомства с западными кварталами города, но, к сожалению, аптека герканского шпиона Вирджала Ланва находилась именно в этой части Верлежа, на тихой улочке с успокаивающим названием Рассадная.
Если богатые кварталы и восточная окраина Верлежа еще как-то, с грехом пополам, но прорисовывались на картах приграничного шеварийского города, которые можно было найти в библиотеках Геркании, то на месте его западной части красовалось одно большое пятно. «Заозерники» не решались появляться на западе даже днем, не говоря уже о ночных прогулках, которые могли стоить не только кошелька, но и жизни. Около получаса морроны плутали, интуитивно придерживаясь направления на юго-запад и читая надписи на каждом указателе. Попытки Грабла расспросить прохожих не приводили к успеху: патрули стражи молча проходили мимо, грубо отпихивая низкорослого бородача то рукой, то алебардой, а обычные горожане лишь убегали, как будто на добродушном лице через силу улыбавшегося Зингера явно проступали признаки бубонной чумы или иной страшной болезни. Наверное, чужестранцам пришлось бы проплутать до рассвета, но, когда колокола на часовнях Верлежа пробили полночь, Провидение решило сжалиться над двумя почти безоружными странниками в чужой, да к тому же враждебной стране. Правда, не обошлось и без трудностей, которые, однако, морроны весьма успешно и, главное, быстро преодолели.
На одной из улочек, ничем не отличающейся от других, путь им преградили пятеро рослых горожан, вооруженных топорами и дубинами: трое юношей лет двадцати и двое тридцати-тридцатипятилетних мужчин, судя по шрамам на лицах, с богатым то ли военным, то ли преступным прошлым. Их намерения не вызывали сомнений, и Дарк тут же дернул идущего рядом Грабла за рукав, призывая тем самым немедленно повернуть, но было поздно… Из подворотни, мимо которой морроны только что прошли, появилась еще троица широкоплечих, мускулистых, подленько ухмыляющихся парней.
– Чему бывать, того не миновать! Я первым свару начну… – тихо прошептал Зингер, многозначительно подмигивая Аламезу. – Займись троицей сзади, а этих дружков я на ся возьму. Не оплошай, никто не должон уйти… уползти, так уж и быть, могет!
Дарк весьма сомневался в успешном завершении драки, по крайней мере, не поставил бы на ее благоприятный исход более десяти кронгеров. Врагов было больше, и все они были вооружены, в то время как он не взял с собой меч, а его самонадеянный спутник не торопился доставать короткий кинжал из-за голенища стоптанного сапога. Аламез хотел шепотом высказать свои опасения, но не успел… Отважный коротышка, добродушно улыбаясь, уже пошел на сближение с врагом.
– Добромилостивые поживальцы Верлежа, не будете ли вы милостивы, подсказку дать, как до пятаки Святого Гундужа потопать? – вежливо спросил Зингер, подойдя к шеварийцам почти вплотную и остановившись перед ними всего в трех шагах.
«А он молодец! Про Рассадную не спросил, все равно же ведь ребра нам пришли считать, гады… От них помощи не жди, а вот дубиной по хребту охотно попотчуют!» – подумал Аламез, делая вид, что не замечает троицу быстро приближающихся, но еще не бегущих парней за своей спиной. – Надо ж, как по-шеварийски, шельмец, бойко болтает… Может, и пронесет, может, и за своего его примут!»
– На колени брыкнись, мразя маломерка… подлежа заозерна! – прогнусавил предводитель и искривил рот, наверняка собираясь плюнуть Граблу в лицо.
Неизвестно, что больше взбесило Зингера, то, что его назвали «мерзким маломерком» или «герканской подстилкой», но только в жилах моррона мгновенно забурлила махаканская кровь, и он поступил достойно потомка прославленного горняцкого рода Зингершульцо, то есть перешел от пустых слов к действию, притом довольно активному и болезненному.