Иллюзия, сотворенная, правда, не искусным чародеем, а бывшая всего лишь деянием грубых человеческих рук и результатом хитроумного замысла начальства, мгновенно рассеялась. Мефлеж был оставлен жителями, но отнюдь не пуст. В нем на время обосновались солдаты, по приказу командира поменявшие обмундирование на драные штаны да протертые рубахи и с армейским задором изображавшие мирных жителей. Если с противоположного берега озера наблюдали шеварийцы, а Дарк не сомневался, что именно так оно и было, то они не смогли бы заметить подвоха. Большое расстояние скрадывало то, что моррону открылось только вблизи.
Предположение окончательно превратилось в твердое убеждение, как только Аламез и его провожатые достигли центра деревни. Там глазам Дарка предстали многочисленные доказательства его правоты. И сложенные в сарае доспехи с одеждами, за которыми зорко приглядывала троица развалившихся на завалинке мужиков весьма воинственного настроя и вида, и конское ржание, донесшееся откуда-то из-за домов, и почти родной мелингдормский говор, который только глухой иль чужеземец перепутал бы с речью местного жителя. Впрочем, Дарк не мог упрекнуть провожатого во лжи иль в чем-нибудь обвинить. Вестовой сразу признался, что в Мефлеже стоит передовой отряд его полка, но почему-то не счел нужным упомянуть о затеянной маскировке.
– Вам вон в тот дом, господин рыцарь! – показал рукой юный вестовой, остановившись возле колодца, но почему-то не покинувший седла. – Господин фон Кервиц уже извещен о нашем прибытии и ждет… Часовые предупреждены, а меч лучше б оставить, сами понимаете…
Юноша осекся… быстро додумался замолчать под красноречивым, гневным взором спешившегося рыцаря, а затем благоразумно поспешил отъехать, отвесив на прощание бывшему попутчику изящный поклон, к которому даже при большом желании нельзя было бы придраться. Всегда носить при себе меч – являлось одной из главных привилегий герканского рыцарства. Благородные воители расставались с оружием лишь на балах да на пиршествах, и даже в тронную залу королевского дворца входили, позвякивая шпорами и держа ладонь на рукояти верного меча. Предложение рыцарю снять с пояса меч воспринималось в суровой Геркании как несусветная глупость или как оскорбление. За подобную дерзкую просьбу, как бы уважительно она ни прозвучала, можно было не только зубов, но и головы вмиг лишиться.
Поскольку свидетелей у досадного недоразумения не было (двое других провожатых не остановились возле колодца, а проехали куда-то дальше, наверное, к конюшне), ошибка вестового не стала для него роковой. Дарк не желал начинать встречу с ссоры, а беседу с благородным фон Кервицем с объяснений, за какой такой проступок он перерезал горло его верному слуге.
Застегнув куртку на пару крючков, поправив сбившийся набок при езде верхом пояс, Аламез уверенной поступью прошествовал к двери указанного дома и, воспользовавшись случаем, приступил к оттачиванию навыков обращения благородного рыцаря со слугами.
– Эй ты, рябой, лошадь в конюшню! Не кормить, не поить, не расседлывать! – отдал приказ моррон одному из двух часовых, сидевших перед дверью на скамейке. – А ты пойди доложи командиру, что приехал благородный Дитрих фон Херцштайн!
Дарк не ожидал, что все пройдет так просто, без сучка и задоринки. Солдаты тут же бросились исполнять его распоряжения и даже не одарили незнакомца благородных кровей недовольным косым взором… по крайней мере, Дарк того не заметил.
Необычное всегда бросается в глаза, а то, что противоречит обстановке, заставляет призадуматься. Как только моррон переступил порог, его внимание тут же привлекли три вещи, никак не соответствующие более чем скромному убранству единственной комнаты в лачуге. Большой, только на днях сделанный стол еще сохранил запах древесины. Выставленные на нем яства и вино были скромными, но вполне достойными, чтобы оказаться в желудке благородного человека, а точнее, двоих человек, поскольку походный обед был накрыт на две персоны. Тут-то Дарк и увидел того самого жареного барашка, чей манящий аромат витал над рыбацкой деревней и заставлял не только одного его с вожделением шмыгать носом.