Напряжение копилось, как в генераторе Ван де Граафа.
В конце третьего часа игры я отошёл к специальному столику для перекуса. Очень небольшого перекуса: много есть нельзя, чтобы кровь к желудку не прихлынула, отхлынув от головы. Голова важнее.
Потому всей еды — баночка осетровой икры, пятьдесят граммов. И плитка шоколада «Гвардейский» — не стограммовая, а маленькая, тоже на пятьдесят.
Икру обеспечил простой человек Женя. Сказал, что на работе у матушки поручили снабдить меня продуктами за ради победы над Фишером. Двадцать маленьких пятидесятиграммовых баночек, и четыре — по полкило. И пару балыков. Всё, между прочим, официально. Решением профсоюзного собрания трудового коллектива. И письмо прилагается, так, мол, и так, ты, Чижик, не подведи, а уж питанием мы тебя обеспечим.
Большие банки и балыки я в Америку не повёз. Оставил дома, в холодильнике. В Австрию бы повёз, там у нас друзья. А в Америке… У них и компартии толком-то нет. Вернее, есть, но маленькая. Тысяч десять, на всю Америку. А в Лас-Вегасе ячейка отсутствует, мы узнавали. Лас-Вегас — город особенный. Нет здесь промышленного пролетариата. Ну, и кого мы будем угощать? Буржуев? Перебьются. Мы и водку брать не стали. Из тех же соображений.
Икра, собственно, тоже не роскошь, а прекрасный энергетик. Ленину после ранения прописали икру — и зажило как у святого. Но постоянно и помногу её есть нехорошо — атеросклероз развивается со страшной силой. А во время матча — не только можно, но и нужно. Если возможность такая есть.
Вот я и ем. Запиваю водичкой. Мелкими глотками. И думаю о постороннем. Специально отвлекаюсь от партии. Чтобы увидеть позицию заново. Свежими глазами.
Вернувшись за доску, задумался. Фишер играет хорошо. Очень хорошо. И я не промах. Позиция, в общем, равная. Не то, что решающего, никакого перевеса не видно. Ни за белых, ни за чёрных. Но мы ещё поиграем. Поборемся.
Видно, так же думал и Фишер. Пошел четвертый час игры, пятый, шестой — а мы всё двигали и двигали фигуры. Лавировали. Перешли в сложный эндшпиль: ферзь против ладьи, коня и двух пешек. Ферзь у меня. Одиноко ему без поддержки, моему ферзю, но я видел ничью. Должна быть ничья.
Но предлагать не стал. У Фишера фигур больше, его позиция внешне, для неискушенного зрителя, активнее, он играет белыми, и, главное, он чемпион мира. Потому мне предлагать ничью — выказывать слабость.
А ему можно.
Но не хочет.
Партия уже длилась семьдесят ходов. Восемьдесят. Сто.
Времени у меня было больше. Не на много, но больше. Я видел ничью, и играл на ничью. Фишер тоже видел ничью. Но искал победу. Искать то, что не положил — затратно. По времени. По расходу нервной энергии.
Сто десять ходов. Сто двадцать. Сто двадцать пять. На его часах уже флажок, у меня — пятнадцать минут в запасе.
А ты не опаздывай!
И на сто тридцатом ходу, уже в цейтноте, Фишер обдёрнулся. Не донёс ладью до нужного поля, поставил под бой. Видно, от утомления.
Я её, понятно, цап-царап, ладью-то.
Он побледнел — мгновенно. Как бы инсульт не приключился.
По инерции Фишер ещё сделал пять ходов, в темпе блица, и сдался.
Пожал мне руку. Подписал бланки.
И убежал. Буквально.
Публика загудела.
А Лиса с Пантерой зааплодировали. Сказалось запредельное напряжение, и тут — победа. Вот и проявили эмоции.
Тут же, на сцене, от лица организаторов седовласый джентльмен вручил мне метровый чек. На пятьдесят тысяч долларов.
Публика аплодировала. Думаю, не мне, а пятидесяти тысячам долларов.
Потом пресс-конференция. Две дюжины журналистов задавали вопросы. Стандартные. А я давал ответы. Тоже стандартные. Сказал, что партия протекала в напряженной борьбе. Что дальше борьба будет только нарастать. И особо отметил глубокое понимание шахмат американской публикой. Как не отметить.
В «Дюны» мы возвращались как триумфаторы. Считая, что огни Стрипа сияют для нас.
И правильно.
Если не радоваться победам — чему и когда радоваться?
Авторское отступление: идею мне подала шестая партия последнего матча за звание чемпиона мира между Магнусом Карлсеном и Яном Непомнящим, где до сто тридцатого хода (!!!) на доске стояла теоретическая ничья. Но Непомнящий допустил ошибку — на восьмом часу игры. И проиграл. В пять ходов.
Кстати, именно Фишеру шахматы обязаны новой системой учёта времени: каждый сделанный ход добавляет игроку условленную порцию секунд, при «классическом» контроле обычно тридцать. Этот контроль времени так и называется — контроль Фишера. Сегодня он применяется повсеместно. Хотя цейтноты, конечно, остаются. Просто сегодня они другие.