И где они слышали? Разве на коротких волнах если. Наше радио тему не трогает. Годит. Команды сверху нет, а без команды сверху боязно. Вдруг не то скажешь, не угадаешь.
— Почему продался? — спросил я.
— Так ему денег пообещали. В Лас-Вегасе. За матч с Фишером.
— Не только пообещали, а подписали договор. И что с того? Смотрите словари русского языка, други мои. Великого и могучего. Продаться — за плату перейти в чужую собственность. В переносном смысле — изменить убеждениям в корыстных целях. В данном случае нет ни первого, ни второго.
— Как нет? Он же играет за деньги!
— И? Он и прежде играл за деньги. Он убежден, что хорошая игра должна хорошо оплачиваться. Где измена убеждениям?
— Так и ты… вы… играете за деньги?
— Разумеется. Это не секрет. И я не стыжусь, а напротив, очень рад этому обстоятельству. Деньги — штука хорошая.
— Ну не миллион же!
— Коллега, а чем плох миллион?
И все задумались. Действительно, чем он плох, миллион?
— Слышали песенку, её часто по радио передают: «Хочешь в турпоход? Да! Хочешь миллион? Нет». Ну вот и скажите мне хоть с точки зрения диалектического материализма, хоть исторического — почему нет? Почему нельзя хотеть миллион? И почему турпоход противопоставляется миллиону? Турпоход, если это не турпоход в городской парк, требует денег. Еда, питье, палатки, рюкзаки, одежда, обувь, байдарки, и тренировки, тренировки, тренировки — это ведь не даром дается. И если поход на месяц, то денег нужно немало.
— Ну, не миллион же, — повторил коллега.
— А представьте экспедицию к Северному Полюсу. В дебри Амазонки. Кругосветку на бригантине.
— Ну, не миллион же, — повторил коллега в третий раз, но сомнение в голосе.
— А на Луну слетать? Тут не миллионы — миллиарды нужны.
— На Луну — это дело государственное!
— Пока да. А в будущем? И вообще, други мои, серьезнее относитесь к главной обязанности студента. К учебе. Конспектировали работу Ленина «О государстве»? О чём в ней говорится? Уж никак не об организации государством турпоходов. Социалистическое государство дает возможность всестороннего развития трудящихся. Даёт возможность. А развиваться должны сами. Впрочем, думайте сами, решайте сами. Только не теряйте времени зря, не завидуйте бесплодно. Завидуйте с пользой.
— Это как?
— Завидуете заработкам шахтёров — идите в шахтёры. Завидуете космонавтам — идите в космонавты. Карпову завидуете — побеждайте Карпова. Хоть и в Лас-Вегасе. Дорога не заказана.
— Ой, мальчики, хватит вам, — сказала Ира, второкурсница. — Отдыхать нужно. Где мы, а где Лас-Вегас.
И мы согласились отдыхать.
Я гитару в руки не беру, песен не пою. После меня ведь ни играть, ни петь уже не станут, так зачем портить людям вечер? Они стараются.
И очередной музыкант, Витя, второкурсник, забацал «Шисгару», начав, как водится, доминантсептаккордом. С квартой вместо терции.
— Ой, ну хватит, Витя, — попросила Ира. — Куда не пойди, везде Шизгара. Другое дело, если бы они к нам приехали. Шокин Блу.
— Ага, в Чернозёмск, — ответил Витя.
— Хоть в Москву. Я бы съездила. Собрала бы денег, и съездила, а потом всю жизнь вспоминала.
И посмотрела на меня. Но обратиться не решилась. Она на второй курс только перешла, а я на четвертый. Пропасть. Ну, ещё я знаменитость, да.
— Не приедут, вряд ли. Группы больше нет.
— Это я знаю, — сказала Ира. — Слышала по радио.
— Но они к нам приезжали. Не вся группа, а Маришка Вереш. В семидесятом.
— Правда?
— Её пригласили сняться в «Новогоднем Огоньке», была такая идея. Она, Маришка, должна была петь «Венеру» на пару с нашим пареньком лет шестнадцати. И слова — куплет на английском, куплет на русском. «Год встречаем с Огоньком, кто о чём, а я о том, что намедни подружилась с симпатичнейшим котом. Котяра! Полосатая котяра!» и так далее. Пародия не пародия, но вроде. Ну, Вереш, она и есть Вереш, а вот насчет паренька… Желающих было немало. Выбрали одного, а другой нажаловался. Не сам, а родитель. Большой человек родитель, секретарь московского райкома партии. Лапину нажаловался, так мол, и так, буржуазная пропаганда и отсутствие патриотизма. К тому же капнул, что Вереш — еврейка. Лапин и запретил, он тогда только начинал работать в Госкомитете. Режиссера уволили, Вереш уехала, вот и вся история.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, — ответил я.
— А какая она, Вереш?
— Без грима? Девушка как девушка. Симпатичная.
— А волосы?
— Короткие. На сцене она в парике. То есть в париках, у нее разные были.