Ах, поэт и реформатор Селим III! Знать бы ему, что наш Михаила Ларионыч не двинулся в путь из Дубоссар, пока в любимом сафьяновом портфеле аккуратно не улеглись словесные портреты всех придворных и «характеристические черты» самого султана. Вряд ли знал султан и то, что более двух десятков молодых людей, составивших позднее ядро Военно-топографического бюро при Главном штабе России, тщательно снимали во время неспешного посольского движения планы местностей, места возможных стоянок войск, колодцы и прочее, что могло пригодиться русской армии при её возможном движении к османской столице.
Куда спешить, когда надлежало и самому разобраться в весьма запутанных отношениях султанского двора и с державами, и с вассалами, собрать сведения и доложить в Петербург о привычках и намерениях едущего в русскую столицу посла Великой Порты. Ну а то, что среди проводников по России при Расыхе-эфенди, рекомендованных ему крымскими мурзами, оказался человек, отлично знакомый Кутузову, знавший и по-русски и по-турецки, так на то и есть служба...
Нужно сказать, что российский посол с большим вниманием отнёсся к военно-реформаторским начинаниям Селима III. И годами готовленная сеть информаторов работала отменно. Первые достоверные сведения о военных преобразованиях в Османской империи были получены именно через М. И. Кутузова. Особенно ценными оказались сведения о намечаемых турками мерах в области военного судостроения и производстве пороху. В свою очередь, в беседах с султаном Кутузов ненавязчиво, но твёрдо проводил мысль о необходимости для России иметь теперь сильный флот, базирующийся в Крыму, а судьбу самого Крыма он неразрывно связывал с судьбой России. Говорил посол почтительно, но твёрдо. Султан Селим III больше отмалчивался.
Вопрос о проходе русских военных кораблей через черноморские проливы Кутузов затронул в переговорах только один раз, как бы между прочим, и встретил жёсткое сопротивление со стороны реала-бея (вице-адмирала) Шеремет-бея, в ведении которого находились проливы и оборона побережья. Больше к этой теме русский посол не возвращался, упомянул только одно: будь русский и турки заодно — никто на проливы бы не покусился...
Примечательно, что именно эту часть беседы деятельно обсуждали досужие языки в стамбульских кофейнях. Причём, как ни странно, довольно доброжелательно. Информацию эту сообщил в Париж французский поверенный в делах. Появилась она и во французской прессе с ядовитым комментарием:
«Екатерине Второй мало потёмкинских деревень на юге России. Ещё одну, как говорят в Стамбуле, уже строят на берегу Босфора...»
С осторожностью допускаю, что утечку информации организовал сам Кутузов. И безобидно, а для Франции и Англии, которые в это время тщетно домогались для себя права вводить свои военные корабли через проливы в Чёрное море, весьма тревожно. На этой утечке «купился» даже солидный «Аугсбургский вестник».
Кутузову удалось установить контакты с широким кругом придворных, особенно тех, кто ориентировался на реформы. Среди них были Рамиз-эфенди и Манук-бей (А: Манукян), нашедшие потом, в период янычарского бунта 1807 года, убежище в России. Султану докладывали также, что у российского посла перебывала целая колония армянских купцов. «Зачем приходили — неясно, но многие уходили воодушевлённые...»
Были, понятно, и те, кто встретил нового посла России настороженно, а то и враждебно. Среди них Шеремет-бей, который по своей инициативе учредил негласное наблюдение за всеми передвижениями русского дипломата. М. И. Кутузов вскоре заметил, что вопреки турецким обычаям несколько дервишей постоянно бродят в христианском квартале, вблизи российского особняка, хотя щедрые подаяния тотчас были опущены в их уныло пустовавшие кружки.
Одно время казалось, что противникам русско-турецкого сближения удалось одержать верх и переговоры по торговому тарифу, по определению размеров пошлины за проход проливов зашли в тупик. Но тут М. И. Кутузов вновь уединился, углубившись в чтение документов из заветного сафьянового портфельчика, что привёз с собою в Константинополь. На сей раз его интересовали женщины.
Тщательно перелистав список имён и приметы самых любимых и влиятельных султанских жён, всесильных затворниц гарема[29] он решился на крайне рискованное предприятие — решил один войти в сад гарема. Мужества этому человеку было не занимать, его учтивость и красноречие были уже известны. Но вряд ли кто из враждебно настроенных к русскому послу верноподданных султана так же хорошо знал вкусы обитательниц гарема, как посол российский. Он точно рассчитал, какие изысканные, драгоценные украшения придутся по душе той или иной затворнице, и своей щедростью покорил «розарий падишаха».
29
С этим словом, так же как и с его синонимом — «сераль» (искажённое французами тюркское слово «сарай» — «дворец», где жили супруга турецкого султана), у европейцев обычно связывается нечто сказочное, экзотическое и даже фривольное, во всяком случае, видятся прекрасные, благоухающие девы, всегда готовые к услаждению своего господина, ведущие жизнь, полную удовольствий. Но это расхожее представление о гареме, если и содержит крупицы истины, весьма поверхностно.
В реальности (которая относится к миру ислама) всё менее экзотично и более сложно.
Слово это происходит от арабского «харим» — «запретное». В отношении женщины в мире ислама существует много запретов. И один из главных — её повседневная жизнь должна быть скрыта от всех, за исключением строго установленного круга лиц. Поэтому и на жилище, отведённое для них, распространяется это слово «харим» — «скрытое, запретное». Итак, гарем — это часть дома или отдельный дом, где живёт женская половина семьи. Это мать, жена, дочери, опекаемые родственницы, невольницы (в прошлом), женская прислуга. Право входить в гарем имеет только глава семьи. Самовольное вторжение в гарем считается серьёзнейшим нарушением мусульманского права. Если возникает необходимость постороннему мужчине нанести визит в гарем, на это должно получить особое разрешение. Дамы, не имеющие отношения к данному посещению, удаляются.
Размеры гарема и комфорт его обитательниц прямо зависят от достатка владельца. В бедной семье это может быть весь дом, кроме передней комнаты, куда приходят гости. Состоятельные люди строят женщинам своей семьи отдельные гаремы — дома и дворцы с садами. Каждой из дозволенных исламом четырёх жён полагается отводить отдельные помещения. (Невольницы размещались по воле господина). По обычаю, главенствует в гареме мать хозяина.
Гарему властелина страны в прежние времена придавалось большое значение, существовала целая система управления гаремом, к этому привлекались самые образованные люди страны. Ведь часто подбор жён был делом государственным, связанным с политикой. А «гаремные царицы» нередко вершили государственные дела, добиваясь назначения на должности или смещения с них.
Впрочем, огромные гаремы с десятками невольниц и сотнями служанок были во все времена редким явлением, а то, что мы о них читаем в литературе или в свидетельствах, чаще всего не соответствует реальности, просто передаёт чей-то рассказ.
В настоящее время слово «гарем» означает лишь закрытую для посторонних глаз часть дворца (дома), а иногда оно употребляется как синоним «семьи», ибо семья в мире ислама — это святая святых, «харим», —