Так из века в век в главном оплоте Византии в Таврике формировались антиимперские настроения. Этому способствовало и сложное внешнеполитическое положение Херсонеса, которому в VIII — IX веках приходилось считаться с позицией хазарского кагана (в VIII веке город даже находился под хазарским протекторатом), а в X веке — русского князя. Всё это неизбежно приводило к образованию соответствующих партий и борьбе между ними.
О том же вроде бы говорят и данные археологии. Раскопки Херсонеса показали, что город был очень сильно разорён русскими дружинами. Причём особенно пострадала его западная часть, населённая рыбаками и мелкими ремесленниками, составлявшая треть всей территории крепости (117 тысяч квадратных метров). Жизнь здесь прекратилась, и на месте густонаселённых кварталов образовался огромный пустырь. Тогда как дома и улицы северо-восточного района, где жили торговцы и представители местного нобилитета, подобной участи не испытали[8]. Из чего можно с определённой долей вероятности заключить, что «партия измены» в Корсуне, или, выражаясь мягче, «партия сдачи города Владимиру», состояла преимущественно из тех, которые, по слухам, тоже плачут.
Итак, если со стороны Владимировой разведки был спрос, то со стороны части корсунян была полная готовность к предложению. К сожалению, мы не знаем, удалось ли агентам Добрыни выйти на связь с этими людьми. Можно лишь утверждать, что попытки такого рода, несомненно, имели место. Как в виде агитирующих за сдачу стрелограмм, которые, очевидно, не у всех вызывали гнев и возмущение, так и в виде ночных поисков ловкими отроками или гридями щелей и лазеек в каменном щите города. Поэтому внешние обстоятельства измены Анастаса можно представлять по-разному, во всех случаях используя, однако, метод не столько научной, сколько художественной реконструкции.
Пишущего в жанре психологического романа поступок Анастаса мог бы, вероятно, заставить задуматься над неисповедимыми тайнами предательства, постепенно свивающего гнездо в душе и разрушающего её. Вот сидит будущий стрелок тёмной южной ночью у себя дома, прислушиваясь к тишине забывшегося в тревожном сне голодающего города, цедит из белоглиняного константинопольского кувшина с росписью под прозрачной глазурью разбавленное вино, бросает кости и размышляет, стоит ли ему продолжать защищать «эту страну» и, может быть, погибнуть, когда представляется случай сделать хорошие деньги, а то и карьеру у вождя русов. Как уверяет старый приятель Калокир. Если только он, Анастас, или кто-то из его людей сумеет тайно от ищеек стратига переслать в лагерь Владимира кое-какие полезные сведения (ситуацию можно представить иначе, поменяв местами протевона[9] и стратига и предположив в Анастасе если не особу, приближённую к императору, то человека, по тем или иным причинам пекущегося о его интересах).
8
О том, что разорению подвергался не весь Херсонес, свидетельствует сообщение летописца о сохранившихся «до сего дня» палатах Владимира и Анны и о строительстве князем в городе церкви. Не в этом ли контексте нужно понимать фразу Никоновской летописи: «Владимир же вниде во град с велможами своими и укрепи и уласка всех...»