По содержанию это коротенькое известие — настоящая шифрограмма. Почему на роль соглядатаев избрали купцов, а не кого-либо из членов княжеской дружины (бояр, мужей, гридей, отроков), которым подобные дела не в диковинку, особенно если они ещё проходили по спискам ведомства Добрый и? Почему избрали именно эти, а не иные города и страны? В чём всё же конкретно заключалась поставленная перед послами задача? Ответ на первый вопрос затрудняется ещё тем обстоятельством, что у Татищева всё как раз наоборот: «посла... послы своя, яко гости». Вот это, кажется, ближе к истине. Поехали, как и следовало, дипломаты, в том числе профессиональные разведчики, обряженные гостями (может, и купчишку другого-третьего с собой для камуфляжа прихватили). Такая маскировка существовала во всём мире испокон веков и существует доныне. Читатели этой хроники могут вспомнить хотя бы первое появление в Киеве вещего Олега. А во время русско-турецкой войны 1768—1774 годов в образе купчины Барышникова предстал перед русским резидентом в Средиземноморье Алексеем Орловым генерал-майор Долгоруков...
Но нельзя забывать и о том, что купцы в древнем и средневековом мире также часто выполняли (вольно или невольно) функции разведчиков. Ибо много видели, ещё больше слышали. И тем, разумеется, привлекали внимание спецслужб, охотно вступавших с ними в контакт, чтобы справиться: «Ой вы, гости-господа! Долго ль ездили, куда?» — и т. п. Поэтому решить, кто же всё-таки ездил — послы под видом купцов (мы знаем, что послами в то время величали и разведчиков) или гости с «дипломатическими паспортами», — не представляется возможным. Всё зависело, очевидно, от поставленных перед соглядатаями целей. У Татищева сказано о них чуть подробнее: «...посла... описать земли, грады и прочая, яко же обычая и порядки правления каждого». Историк даёт содержательный комментарий к заинтересовавшему его факту. «Весьма хвалы достойное любопытство Владимирово о знании состояния других таких далёких государств, по которому можно верить, что он своего государства и соседственных, яко болгар и прочих нужнейших к знанию, достаточные описания имел, токмо до нас ничего не дошло, — рассуждал Татищев, — В таковом любопытстве не довольно было одно его желание и повеление, но нужно искусство и способности описывателя, чтоб знал, о чём и от кого надлежит уведомляться, что нужно для любопытства или пользы Отечества, например, ландкарту сочинить. Строения великолепный и богатства так далёких областей суть вещи токмо для любопытства. Законы, порядки, правосудие, награждения за добродетели, наказания за злодеяния, военныя поступки, хитрости в ремёслах, нравы, смысл народа к приобретению пользы, а отвращению вреда, довольно вещей, каковые от них можем свободно достать, или что можем с прибылью к ним отвозить — сии суть нужнейшие ко известию в таковых ездоописателях».
Конечно, татищевская инструкция «ездоописателям» Владимира с головой выдаёт руку реформатора-рационалиста XVIII века. Но в целом это укладывается в ёмкую формулу «соглядати земель и обычаев». Чем-то похожим киевские разведчики, очевидно, и занимались. Действительно, необходимость расширения торгово-экономических взаимосвязей Киевской Руси с Востоком и Западом диктовалась как естественным ходом социально-экономического развития общества, так и осознанием нового, более почётного места в мировом сообществе, которое в представлении Владимира и его ближайшего окружения должна была занять отныне держава восточных славян. Правда, в Вавилон (если он не спутан здесь с Новым Вавилоном — Каиром) ездить с этой целью было незачем. Он уже много столетий лежал в развалинах. А в целом путь в страны Арабского калифата был освоен русскими купеческими караванами ещё в VIII—IX веках. Но Иерусалим и Египет относились, вероятно, к сравнительно малоизвестным регионам. Да и Рим тоже. Но присутствие в перечне Рима и Иерусалима свидетельствует, как мне кажется, о том, что торгово-экономические интересы при всей их важности (внешняя торговля в значительной степени находилась в руках государства) не исчерпывали пределов любознательности Владимировых посланцев. Можно думать, что Киевский двор был озабочен и вопросами совершенствования государственного и общественного строя, проблемами этикета и церемоний, приличествующих новому статусу державы, и поиском потенциальных союзников в отнюдь не простой для Руси обстановке на её западных и южных границах, в условиях достаточно напряжённых церковно-политических отношений с Византией.
В частности, посещение Рима понятно в контексте сообщения Никоновской летописи о том, что в 990 году «приидоша от греческих царей послы о любви» (у Татищева: «просить о мире»), а в следующем «приидоша к Володимеру послы из Рима от Папы, с любовию и с честию». Совершенно очевидно, что папская дипломатия внимательно и ревниво следила за отношениями между «Киевом и Константинополем и спешила воспользоваться любой распрей и шероховатостью, надеясь со временем взять реванш за промах с крещением. А Владимиру контакт с Римом представлялся, естественно, хорошим средством давления на багрянородных родственников с их вздорным и неуступчивым характером. У Татищева о приезде папских послов сказано: «И принял их Владимир с любовию и честию и послал к папе своего посла». После чего описана незамедлительная реакция цареградского патриарха, который направил киевскому князю послание, где подробно объяснял, почему «вера римская недобра», и увещевал не соглашаться с папой: «Сего ради не приобщайтеся зловерию и учению их, а взирая на их весьма коварные льсчения и обманы, весьма и от переписки с ними уклоняться должно». Владимир не уклонился, и его послы вернулись в Киев только в 994 году. Правда, по сведениям Татищева, без каких-либо результатов («не учиня ничего»). Возможно, что новая поездка в «вечный город» имела одной из целей возобновление прерванных семь лет назад переговоров. Внимание к Иерусалиму — по средневековым представлениям, центру ойкумены — понятно для новообращённых христиан.