«Покорённых или имеющих быть покорёнными...» Кто знает, какой смысл вкладывали в эти слова Болеслав и Рейнберн! И понятно, что мог думать по этому поводу Владимир, который, вероятно, тоже что-то знал о планах Рима и его союзников. Не зря же он (как не вспомнить) так долго и задушевно беседовал с не менее достопочтенным отцом Бруно. Надо полагать, после его отъезда и вторичного посещения им Киева в том же 1007 году у князя с высшей дружиной проходили серьёзные совещания, на которых обсуждалась полученная главой государства и его ближайшими помощниками информация.
Итак, у Владимира, очевидно, возникли подозрения, что пасынок его стал игрушкой в руках светских и духовных властителей Европы. На эту мысль наводит и один любопытный факт биографии Святополка: его христианское имя, известное по изображениям на сохранившихся монетах, — Пётр — позаимствовано у небесного патрона Римской церкви. Конечно, это имя он мог получить и при крещении. А если нет? Если Святополк пошёл на второе крещение?..
Так или иначе, но и Владимир, и его служба безопасности верно почувствовали основной нерв интриги. След вёл на Запад. И обвинение против трёх узников киевских порубов — если формулировать его в современных терминах — должно звучать примерно так: организация или соучастие в преступном сговоре враждебных Киевской Руси внешних и внутренних сил с целью нарушения её государственного суверенитета и территориальной целостности путём пропаганды чуждой идеологии и подготовки вооружённого выступления против законной власти.
Как выяснили исследователи, младшая дочь Болеслава едва достигла брачного возраста к 1012 году. Этим временем часто и датируют свадебные торжества. В 1013 году была русско-польская война. Болеславу удалось заключить непродолжительный мир с империей, и «затем, — сообщает Титмар, — при нашей в том поддержке, устремился он на Русь и опустошил значительную часть этой страны». Старые польские учёные полагали, что Болеслав либо пытался выручить попавших в заточение, либо мстил за них. И действительно, Титмар, рассказав о смерти Рейнберна и бессильном гневе Владимира, заключил: «Болеслав же, узнав обо всём этом, не переставал, сколько мог, мстить». При этом польский князь начал военные действия, лишь обезопасив себя на Западе и найдя союзников, в числе которых, между прочим, были печенеги. (В который раз приходится вспомнить, как настойчиво отговаривал Владимир миссионера Бруно из Кверфурта от поездки в эту неблагодарную и очень опасную степь. Нельзя исключать и того, что на будущего тестя успел хорошо поработать побывавший у печенегов Святополк).
Однако в русских источниках война 1013 года, подобно событиям, связанным с арестом Святополка, никакого следа не оставила. А Титмар никаких дат не сообщает. Из его замечания, что Болеслав, узнав о происшедшем, «не переставал, сколько мог, мстить», вовсе не вытекает, что речь идёт об «одноактном» ратном действе. Когда епископ Мерзебургский начнёт рассказ о походе Болеслава на столицу Древнерусского государства уже после смерти Владимира, в 1018 году, то предварительно скажет: «Сильно укреплённый город Киев пострадал от частых нападений печенегов, подстрекаемых Болеславом...» От частых нападений! Не это ли и значит — «мстил, сколько мог»? Тогда цепочка событий выстраивается иначе: вначале была война. Например, из-за червенских городов. Мирное соглашение скрепили династическим браком. Вероятно, уже в 1014 году. А почти сразу вслед за этим, каких-нибудь несколько месяцев спустя, произошли и те драматические события, о которых поведал Титмар Мерзебургский. Учитывая юный возраст Болеславны, такая последовательность кажется более правдоподобной.
ФОРТУНА БЛАГОВОЛИТ СВЯТОПОЛКУ
«Сказание о Борисе и Глебе» и близкая к нему статья 6523 (1015) года Киевской летописи сообщают, что к концу жизни Владимира (умер он 15 июля 1015 года) Святополк был в Киеве, но отнюдь не в заточении. А Титмар пишет, что Владимир «под бременем дней умер, оставив наследство своё целиком двум сыновьям; третий находился до того в темнице, из которой затем вырвался и, оставив там жену, бежал к тестю».
Итак, Святополк оказался на свободе. Но когда и при каких обстоятельствах? Ещё при Владимире или уже во время междоусобия, как можно понять из рассказа Титмара? И что за этим кроется? Какой-то компромисс, прощение или просто удачный побег, как пишет епископ Мерзебургский? Предпочтение, безусловно, следует отдать русским источникам. Потому что по Титмару получается, будто Святополк не принимал участия в политических событиях на Руси с момента ареста в 1013 или 1014 году и до возвращения с польскими, саксонскими и печенежскими полками в 1018-м. («Город же Киев принял Болеслава и сеньора своего Святополка, который долгое время находился в отлучке... — читаем в «Хронике». — Покинутый своим князем, он 4 августа принял Болеслава и долго находившегося в изгнании Святополка...») А это совершенно неверно. Видимо, Титмар был плохо информирован о происходившем на Русской земле и посчитал за побег из тюрьмы появление Святополка в Польше уже после проигранной им в конце 1015 года битвы у Любеча.
Значит, туровский князь был освобождён при жизни Владимира и, следовательно, самим Владимиром? Почему? Некоторые авторы думают, что освобождение Святополка было одним из последствий русско-польской войны 1013 года, политической сделкой между Болеславом и Владимиром. Что после этого положение Святополка при Киевском дворе будто бы резко изменилось и он стал не то первым помощником, не то опекуном одряхлевшего повелителя Руси.
Не вижу ни малейших оснований для подобных выводов. Никакими данными о возвышении Святополка мы не располагаем. Оставление его в Киеве или ближнем Вышгороде — факт, допускающий различные истолкования. Например — нежелание выпускать скомпрометировавшего себя родственника из поля зрения. Вспомним, что свою дружину старый князь вручил сыну Борису. И его отправил против печенегов. Хотя если Святополк находился когда-то у них в заложниках, то лучше знал их повадки, а при случае имел шансы уладить дело миром. Но, видно, Владимир не доверял пасынку. А может, ещё и держал его в порубе, выпустив лишь во время своей болезни, чтобы облегчить милостью душу. Такой мотив освобождения узника кажется мне очень вероятным.
А теперь попробуем представить, как же всё это происходило (могло произойти).