Неожиданно контрразведчиков выручил... Мишаточка! Не по годам хитрый плут, ударившийся было вместе со всеми в бега, по зрелом размышлении пришёл к выводу, что в дебрях Беловежья золотой казны не сыщешь и славы молодецкой не добудешь. А отсюда вытекало, что господина своего нужно сдавать. И не мешкая. Пока секреты, которыми он владеет, не перестали быть секретами. Он понимал, разумеется, что рискует, но всё-таки рассчитывал даже на нечто сверх помилования. Надежды Путятина сына оправдались наполовину. Его простили, но калиту (кошель) не отягчили. И уж совсем паче всякого ожидания оставили при Святополке соглядатаем (на тот случай, если наказание Туровского князя не будет очень суровым). Мишаточка переменился в лице и, крякнув, тут же торопливо склонился в поклоне...
Получив наконец нужные сведения, подтверждавшие его догадки и опасения, Владимир решил вновь пойти к пасынку, которого не видел с первого неудачного допроса. Пора было распорядиться его судьбой. Будет снова молчать и отнекиваться — придётся лишить его княжения и засадить в поруб где-нибудь в Пскове. На всю жизнь. Накинув на зябнущие плечи кунью шубу, князь шаркающими шагами пересёк обширный двор и, сопровождаемый Поповичем и телохранителями, вошёл в тесную клеть тюрьмы.
— Здоров ли, сыну? — тихо спросил он, при свете факелов всматриваясь выцветшими глазами в исхудалое, заросшее лицо узника.
— Благодарствую, батюшка, — ещё тише, едва шевеля пересохшими губами, выдавил Святополк. Мозг его лихорадочно работал. Он мгновенно понял причину этого неожиданного посещения. Несколько дней тому назад через зарешеченное оконце своей темницы он углядел среди постоянно толпящегося на княжеском дворе народа блестящую лысину и тучные телеса Мишаточки. Предав Святополка, тот вовсе и не думал скрываться. Напротив, его природная наглость находила удовлетворение в том, чтобы покрасоваться перед поверженным в прах властелином, у ног которого ему ещё недавно приходилось пресмыкаться. И поэтому он беззаботно «подставлялся», разговаривая у ворот с начальником стражи. Связать концы с концами Святополку было нетрудно. Мишаточка его выдал, и запираться дальше бессмысленно. Знать бы только, в чём именно оговорил его этот льстивый заугольник[15], которого, если обойдётся, он прикажет убить во пса место... Владимир словно читал его мысли.
— Ну что, сыну, по сю пору уста на замке держишь? — услышал Святополк знакомый насмешливый голос, в котором под старость появились какие-то скрипучие нотки. — Ино мы ключик-то уже подобрали...
На лице Святополка выступили красные пятна. Он всё ещё колебался. Зная уже, что для спасения надо покаяться, но боясь наговорить лишнего. О чём поведал Поповичу лысый сребролюбец? Только ли о Болеславе? Или зацепил и печенегов? Лишаться сразу обоих союзников Святополку никак не хотелось, какую бы участь ни уготовил ему подозрительно спокойный «батюшка». Оставшись один, он уж точно пропадёт. С нетерпением и страхом туровский князь ждал хоть какой-нибудь подсказки и дождался.
— Думаешь, для тебя старается Болеслав? — без гнева, скорее с укоризной спросил Владимир и пояснил, словно малому, неразумному дитяте: — Да он тобой и твоей землёй себе путь на Русь теребит[16]. Хочешь быть приступкой, на которую он поставит свой Святогоров сапог? Выдержишь ли?
Иронизируя над непомерной толщиной и грузностью Болеслава, давно ставшего мишенью для придворных европейских острословов, князь одновременно пытался побольше задеть самолюбие Святополка. И попал в точку. Святополк не любил своего тестя. Как, впрочем, и свою дородную супругу, чьи стати, на его взгляд, очень напоминали Мишаточкины. Болеслав очень раздражал его своим высокомерием и грубостью, своим нескрываемым стремлением помыкать зятем как будущим слугой. Святополк злился, но терпел и старался быть ласковым с Болеславной, надеясь со временем показать ляхам, что они в нём ошиблись. Поэтому слова Владимира «занутрили» его, задели за живое. С другой стороны, и деваться ему было некуда. Момент для раскаяния созрел, и медлить уже было опасно... Святополк рухнул на колени и, обняв руками мягкие сафьяновые сапоги «батюшки», облил их почти искренними слезами. Потом несколько дней подряд он рассказывал всё более доверчиво слушавшему Владимиру о своих переговорах с Болеславом, уверяя, что помышлял лишь о самостоятельном княжении в Турове.
Наконец его красноречие иссякло. Он замолчал и с тревогой и надеждой стал ждать, что же скажет в ответ на покаянные речи блудного сына его «отец», воспитатель и верховный судья. Но князь лишь кивнул, тяжело поднялся и вышел в распахнутые отроками двери. Стража с факелами последовала за ним, и Святополк вновь оказался один в сгустившемся мраке ночи. Он был потрясён. Ему показалось, что всё пропало и он лишь без пользы оговорил себя.