И ещё одно качество отметил в подследственной екатерининский вельможа, назвав его «увёртливостью души». Но это как смотреть. Можно определить его и как стойкость характера. Да, женщина лгала, изворачивалась, нагромождала одну фантазию на другую. Но ни сырость каземата, губившая её здоровье, ни ограничения в пище и одежде, ни другие тюремные строгости, ни нравственные страдания, связанные с постоянным присутствием в камере караульных солдат, не заставили её выдать тайну, которой от неё добивались и которая стала для неё всего дороже. Она гнулась под тяжкими ударами., казалось, готова была сдаться при малейшем новом усилии следствия. Но когда секретарь уже обмакивал перо в чернильницу, готовясь занести на бумагу вожделенные плоды раскаяния, она вдруг выпрямлялась, и взбешённый фельдмаршал уходил ни с чем... Вот на каком квасе был заквашен характер претендентки на российский престол.
Раньше и прямее Голицына оценил эту черту в личности «Елизаветы» Орлов в февральском донесении из «Ливорны»: «Свойство ж оная имеет довольно отважное и своею смелостию много хвалится». Вот последнего «сестре Пугачёва», конечно, не следовало делать. «Етим-то самым, — замечает Алехан, — мне и удалось её завести куда я желал». Но до того, как княжна Волдомира схватилась с противником, оказавшимся ей не по силам, смелость постоянно дула попутным ветром в паруса её корабля, нёсшегося к почестям, богатству, славе. Люди роились вокруг неё, невзирая на предостережение министра-резидента д’Античи, что её приятность и умение вести разговор вероломно и опасно легко могут вскружить голову, если кто-либо не имеет этого в виду. Кто имел, кто не имел. Что с того? Попадались и одни, и другие, и ещё те, те, те и те, те, те.
В Париже главным воздыхателем возле будущей принцессы долгое время был Михаил Огинский, весьма приятный брюнет с бакенбардами, немножко композитор и музыкант, немножко поэт, немножко художник, немножко полководец (он имел честь быть разбитым под Столовичами самим Суворовым, тогда, впрочем, ещё только оттачивавшим свой талант). Завязавшийся роман протекал в пасторальных тонах, в обмене записочками галантно-томного содержания и тому подобным. Прочно привязать к себе пылкую и деятельную княжну Волдомира литовский гетман не смог. Постоянная нужда в деньгах и природные склонности развили в нём меланхолию. И расчувствовавшаяся обладательница несметных персидских сокровищ даже пообещала вскоре частично вознаградить ими возлюбленного. Но почему-то медлила привести этот превосходный план в исполнение. Между тем Огинский, как человек неглупый, стал замечать в поведении дамы своего сердца чёрточки, не вписывавшиеся в романтический ореол, которым он её вместе с прочими окружил. Короче, при вялости его характера и постоянном сетовании на «стечение обстоятельств» роман тихо закончился. К тому же возлюбленной гетмана вскоре пришлось покинуть Париж. Произошли кое-какие недоразумения с кредиторами, которых перестали удовлетворять радужные видения недоступного персидского золота, обманул надежды кое-кто из друзей. Словом, всё подсказывало, что пора менять климат. И весной 1773 года кортеж будущей русской принцессы выехал в Германию, во Франкфурт-на-Майне. Огинский вздохнул по поводу этого «печального момента» и неожиданного «стечения обстоятельств» и, вероятно, стал рисовать птичек, которые у него получались всё лучше. А может быть, тронул матово поблескивающие пластинки клавесина...
Во Франкфурте госпожу Азова встречал придворный маршал графа Лимбург-Штирумского Филиппа-Фердинанда граф Рошфор-Валькурт, который, прослышав о баснословных богатствах Али Эметте, приготовлялся сделать ей предложение. Но его надежды развеялись, как только путешественникам пришлось снова пересечь границу. А пересекли они её всё по тем же причинам, безжалостно выброшенные на улицу хозяином отеля как лица подозрительные (! — для невежи немца.). В эту тяжёлую минуту, говорит Лунинский, «в минуту последнего отчаяния нашёлся, однако, лоцман, который вывел обломки корабля из бурного водоворота». Этим лоцманом оказался сам Филипп-Фердинанд, граф Лимбург-Штирумский, совладелец графства Оберштейн, «герцог» не принадлежавших ему Шлезвиг-Гольштейна и Гольштейн-Шадмбурга, князь Северной Фризии и Вагрии, наследник Гельдерна, графств Зутфен и Пиннеберг, господин Виш, Борколоэ, Тёмен и пр. Он пригласил прелестную незнакомку в свои скромные хижины. Точнее, мысль воспользоваться гостеприимством Филиппа-Фердинанда пришла в голову графу Рошфору, который надеялся временно укрыть здесь от глаз алчных заимодавцев хрупкую и беззащитную фею, пока он приготовит всё для свадебной церемонии. Но владелец Лимбург Штирума выразил вполне законное желание увидеть лицо, которому имеет удовольствие оказать столь малозначащую, впрочем, услугу.