Это новое послание, как и предыдущее, было передано для отправки по назначению Радзивиллу. И тут обнаружились вещи, от которых «сестра Пугачёва» упала в обморок, а затем разразилась рыданиями и забилась в конвульсиях. А может быть, наоборот. Сначала разразилась и забилась, а потом уже упала в обморок. Оказывается, коварный Пане Коханку и не думал отсылать Абдул-Гамиду первого письма, а оставил его у себя. Видимо, ему очень понравилось, какими красками расписала в нём красавица «царевна» его достоинства и добродетели. А теперь всегда такой галантный и весьма пылкий для своих солидных лет поклонник уже открыто отказывался передать султану и второе, совсем отчаянное, письмо, более похожее на крик утопающего о помощи. Что же случилось с Каролем Радзивиллом? Да скорее всего, он просто трезво оценил сложившуюся ситуацию. Надежды на помощь султана становятся всё более призрачными, как ни старается его агент в Стамбуле Радзишевский. В таких обстоятельствах пересылать повелителю правоверных через свои руки письма, весьма сомнительные по содержанию и написанные столь же сомнительным (по происхождению) лицом, было бы совсем уж неразумно. Да-да, лицом, сомнительным по происхождению. Потому что никаких хоть сколько-нибудь достоверных доказательств, что она действительно русская великая княжна и законная наследница престола необъятной империи, нет. Документов — ни одного. Завещания Петра Великого, Екатерины I и особенно Елизаветы более чем подозрительны. Хорошо, что он не допустил публиковать их в газетах. «Княжна» и так наделала там нескромных и неумных заявлений. А чего добилась? Версаль уже дезавуировал её назойливые намёки на поддержку будто бы Францией прав и планов неизвестно откуда взявшейся претендентки. Консул мсье Дериво открыто называет её обманщицей. А если послушать досужую болтовню французских офицеров насчёт «генеалогического древа» ещё недавно пленявшей всех красавицы, то и вовсе уши вянут. Единственное, что она делает вполне «по-царски», так это тратит деньги. И сама в долгах, и его уже разорила. Хорош бы он был, если бы действительно отправился с ней к султану! Ведь турки уже наслышаны о «её высочестве» (или как её там?) от французов. Только этих переживаний и не хватало его обострившейся ипохондрии. Нет, подальше, подальше от этой дамы, как она ни обворожительна.
Впрочем, это гораздо легче было сказать, чем сделать. После предпринятой «Елизаветой Второй» демонстрации Пане Коханку пришлось внешне уступить. Он отослал оба письма. Но они дошли только до его представителя в Стамбуле Коссаковского, то есть попали из одного кармана Радзивилла в другой. «Елизавета», конечно, скоро это поняла по продолжавшемуся молчанию величайшего из императоров. Последовала новая сцена с конвульсиями, но, кажется, без обморока. Рыдания слышались из комнаты царственной особы в течение трёх дней. Каких только эпитетов не удостоился за это время Пане Коханку! Частично «великая княжна» воспроизвела их в письмах к Филиппу-Фердинанду, о котором совсем было забыла, а теперь как-то сразу вспомнила. Отныне она избегала видеться с лицемерным рабом своих чар. Но это совпадало и с желаниями Радзивилла. В начале ноября Пане Коханку выехал со свитой в Лидо. Прощание двух ещё летом близких друзей и единомышленников было под стать погоде.
«Елизавете» тоже было пора подумать о перемене места жительства: она, как и Радзивилл, была для рагузских властей persona non grata. Сенат даже сообщил о ней и её намерениях через своего представителя в Петербурге Никите Ивановичу Панину. Для Панина (а следовательно, и для Екатерины) всё это уже не было совершенною новостью. Никита Иванович просил сенат не беспокоить себя и его из-за этой бродяжки. Но отношение к ней после такого отзыва не могло стать лучше. «Великая княжна» металась, не зная, на что решиться. Алексей Орлов, которому она написала ещё летом, на её призывы не отзывался. Хотя, в отличие от султана, должен был их услышать. Теперь, когда война закончилась триумфом русских, он мог бы принести задуманному ею предприятию едва ли не больше пользы, чем повелитель правоверных. Во всяком случае, на море он был таким полновластным владыкой, каким величайшему из императоров вряд ли когда удастся стать. Но Орлов молчит. Молчит и Панин, которому она, терзаясь неизвестностью, тоже попыталась закинуть удочку...