Помогал Ханецкий Орлову или нет, но у «Елизаветы» уже не было выбора. Друзья по-прежнему встречали её приветливыми улыбками. Но это было всё, что она могла от них получить. Аббат Роккатани выслушивал её очередные фантазии (например, о намерении послать курьеров в Берлин и Стамбул, а самой в наряде капуцина пробраться в Москву) как сцены из третьего акта надоевшей пьесы и терпеливо ожидал конца. Короче, когда Кристенек в ответ на предложение объяснить в письменном виде, что, собственно, ему угодно, вручил записку с уведомлением, что он прислан от его сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова и что он может передать ей содержание письма, только что полученного из Пизы (но для этого необходима личная встреча), — ворота дома Джоранни распахнулись. Это было в самом конце января по новому стилю. Встреча прошла в обстановке взаимопонимания. Адъютант Орлова спросил, действительно ли известный пакет, полученный его сиятельством, прислан от её высочества. «Елизавета» подтвердила. Тогда Кристенек сказал, что его сиятельство очень хотел бы увидеться с её высочеством, но не знает, где и как это сделать. Тут он, вероятно, весьма выразительно посмотрел на собеседницу, а может быть, и добавил: желание-де графа так велико, что он даже не желает принимать во внимание, будет ли эта негоция соответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России. «Елизавета» отвечала, что это совсем нетрудно. Встретиться можно бы, например, в Пизе, где граф находится на лечении. Впрочем, не исключено, что это Кристенек со свойственной ему пронырливостью сумел внушить «последней из дома Романовых» наиболее удобное для замыслов Орлова место встречи упоминанием о болезни своего обожаемого начальника, препятствующей ему совершать даже не очень далёкие вояжи.
Кристенек вообще быстро очаровал «великую княжну» и прослыл у неё за человека «очень искреннего». Созданию такового впечатления, очевидно, в немалой степени способствовало то обстоятельство, что от расточаемой лукавым агентом, по выражению Лунинского, «музыки розовых слов шёл и запах денег». Так или иначе, «Елизавета», оговорив, что для путешествия ей необходимо 2 тысячи дукатов, решилась оставить наконец вечный город и двинуться навстречу ожидавшим её русским кораблям. Она была в прекрасном настроении, почти счастлива. Она говорила Роккатани о Провидении, постоянно покровительствовавшем ей, когда у неё самой опускались крылья. Она строила новые радужные планы, трогательно прощалась с друзьями, наговорив всем кучу любезностей. Друзья тоже были взволнованы и желали удачи. Правда, на просьбу вернуть ей копии документов, удостоверяющих её достоинство, и писем к различным высокопоставленным лицам Роккатани сокрушённо сказал, что всё это ради предосторожности сожжено. Тогда как на самом деле было припрятано. Но это мелочи. Будущая государыня не только не рассердилась, но даже подарила аббату золотую шкатулку, на дне которой лежала крохотная, с ноготь, камея с изображением ворона в золотой, украшенной рубинами оправе. Аббат символики не понял, но подарок принял.
С помощью банкира Орлова Дженкинса и Кристенека «Елизавета» расплатилась с немалыми долгами и заняла солидную сумму под векселя. Запах денег сменился звоном настоящих монет, в котором музыкально одарённая «великая княжна» без труда улавливала сладостные мелодии. Кристенек со своей стороны энергично ускорял подготовку к отъезду. Он отправил к Алехану нарочного курьера с извещением о скором приезде гостей и, вероятно, об обещании авантурьеры оказать графу протекцию за будущую услугу при римском или каком-нибудь ином дворе. Появление курьера показывает, что генеральс-адъютант действовал в Риме не в одиночку, что, впрочем, можно было предположить заранее. Орлов в донесении императрице уже после поимки «Елизаветы» отмечал, что в акции кроме Кристенека участвовали и другие агенты, среди которых назвал только Франца Вольфа. Но где и как были задействованы агенты — неизвестно.
11 февраля (по н. ст.) «царственная особа» торжественно, с многочисленной свитой покинула Рим. Кристенек «за три почты» от Пизы помчался вперёд, так сказать, герольдом. «Великую княжну» надлежало встретить как подобает. Точнее, встречать следовало графиню Силинскую (Зелинскую), по странности именовавшуюся также сестрой господина Пугачёва. Римское общество на досуге снова занялось личностью загадочной красавицы с непредсказуемым поведением. Ведь если она и вправду претендует на русский трон, то как же рискнула отправиться в резиденцию высшего представителя императрицы на Средиземном море, под его защиту? Орешек был расколот, скорее всего, дамской частью светской салонной публики, как и повсюду, гораздо более сообразительной, чем мужская. Было доказано (с помощью внутреннего убеждения), что знатная путешественница — бывшая любовница синьора Орлова, когда-то бросившая его ради синьора Радзивилла, а теперь решившая вернуться к прежнему поклоннику. Всё это было настолько очевидно, что вполне успокоило общее любопытство. Едва ли не один маркиз д’Античи имел на этот счёт особое мнение. Он полагал, что птичка полетела прямо в открытую клетку и что синьора Орлова-Чесменского следует поздравить с ловким стратегическим ходом...