Его отношение ко мне и, конечно, не только ко мне, но и к другим ставшим известными гестапо членам резидентуры Золя, а затем и французского движения Сопротивления меня многие годы крайне удивляло. Недавно, знакомясь с врученным мне в качестве подарка альбомом, изданным в Германии в 1992 г., «Erfasst Der gestapo-allum zur Roten Kapelle», я узнал, вернее, нашел объяснение доброжелательности Ленца (с. 62).
Вальдемар Ленц, родился в Германии, в Дормштадте 2 декабря 1909 г., доктор наук. В 1935 г. занимался коммерческой деятельностью в Вене, но уже в 1936–1939 гг. являлся загранкорреспондентом «Volkischen Beobachter» в Варшаве и Риме. В 1939–1940 гг. работал в сфере радиовещания, где познакомился с журналистом и писателем Гюнтером Вайсборном, на квартире которого зимой 1940–1941 гг. встретился с супружеской парой Шульце-Бойзен, естественно, в деятельности патриотической группы Шульце-Бойзена никакого участия не принимал. Несколько позднее, в 1941 г., познакомился с Иоганессом, братом Либертас Хаас-Хейе, жены Шульце-Бойзена. В 1942 г. в мае был призван в армию и служил одно время вместе с Хорстом Хайльманом. Кстати, это был тот самый Хорст Хайльман, который учился с 1940 г. в Берлинском университете и познакомился с Харро Шульце-Бойзеном. Вскоре Харро укрепил в сознании Хорста Хальмана стремление к антифашистской борьбе и тем самым превратил его в дальнейшем в одного из своих соратников по патриотической борьбе против нацизма. Согласившись участвовать вместе с Харро в этой борьбе, понимая ее значение после начала фашистской агрессии против Советского Союза, он вступил добровольно в немецкую армию, а затем оказался сотрудником отдела дешифровки Главного военного командования сухопутной армии (ОКХ). Это помогло ему оказывать значительную помощь организации Шульце-Бойзена – Харнака, и не только в сборе информации о деятельности своего отдела. Немаловажным оказалось его предупреждение Либертас Шульце-Бойзен о том, что ее муж арестован 31 августа 1942 г., он помогал ей в уничтожении следов антифашистской деятельности Харро. Это продолжалось недолго, так как сам был арестован 19 декабря 1942 г. и Имперским военным судом приговорен к казни.
Вальдемар Ленц изредка поддерживал знакомство с Харро Шульце-Бойзеном и даже получал приглашения участвовать в спортивных соревнованиях, прогулках на яхте на Ванзее. Не исключена возможность, что эти приглашения должны были дать Харро возможность вербовки Ленца. Однако это ему не удалось, Ленц остался вне рядов организации антифашистов. Мне трудно утверждать это, но встречаемые в литературе сведения не говорят о его непосредственном участии в деятельности организации Шульце Бойзена – Харнака.
Безусловно, обо всем этом я узнал только теперь. В годы «совместной работы» с Ленцем я никак не мог определить причину его желания помогать мне. В особенности это проявилось после того, как я дал Гирингу согласие на мое участие в радиоигре. Это было примерно в мае или даже июне 1943 г.
Я еще коснусь роли Вальдемара Ленца в «некоторых успехах» моей деятельности после «согласия сотрудничать» с гестапо, а они были немалыми именно благодаря помощи с его стороны.
Первое время после моего согласия на «сотрудничество» с гестапо меня чаще стали вызывать из тюрьмы Френ, где я продолжал содержаться в камере, которую многие называли «камерой смертника», с наручниками на руках.
Внезапно, если память мне не изменяет, примерно в начале июня 1943 г. надзиратель предложил мне приготовиться с вещами для того, чтобы покинуть эту страшную тюрьму. Я был препровожден на улицу Соссэ к Гирингу.
Приняв меня в своем кабинете, криминальный советник сообщил, что в соответствии с принятым мною решением о сотрудничестве с гестапо и о моем включении в проводимую радиоигру «гестапо – "Центр"» при участии в ней Леопольда Треппера принято решение переселить меня из тюрьмы Френ в здание, в котором находится зондеркоманда. Поэтому мне было предложено спуститься на первый этаж и расположиться во временно приспособленном для моего нахождения помещении.
Меня провели вниз. На этот раз при моем передвижении по лестнице наручники, которые были уже сняты в кабинете Гиринга, больше не надевали. Открыли расположенную в стороне на первом этаже дверь, которая была не заперта, и я оказался в довольно большой комнате, от которой с помощью крепкой металлической решетки был Отторожен коридор. Я заметил, что слева от входа в эту комнату стояли кресло и небольшой столик. В кресле сидел гестаповец. При моем появлении он открыл закрытую на ключ дверь в решетчатой перегородке и впустил меня в комнату, в которой стояли кровать, стол и стул. Дверь за мною была закрыта, и надзиратель (или, вернее, сопровождавший меня гестаповец) покинул помещение, а сидевший в кресле гестаповец предупредил, что скоро будет принесен для меня обед. Одновременно он указал и на то, что я могу пользоваться журналами и книгами классиков французской и немецкой литературы. Он спросил, курю ли я и не будет ли мне мешать, что он курит. Во всяком случае, мы сможем открывать для проветривания форточку в окне. Я обратил внимание на то, что большое окно упиралось в близко расположенную стену и было огорожено крепкой решеткой.
В ожидании обеда мы закурили и довольно громко продолжили начатый нами разговор. Естественно, я не знал тогда, кто находится в соседней комнате.
Мой разговор с гестаповцем продолжался недолго и касался погоды, немного даже поэзии. Оказалось, что этот человек очень любил поэзию и готов был просвещать меня в этой области. Наша беседа была прервана принесенным обедом. Тут я почувствовал, что в соседней комнате содержится тоже заключенный. Кто именно, я не мог себе представить. То, что там находится заключенный, я мог догадаться, так как дежуривший гестаповец открыл запертую на ключ дверь и туда внесли обед, после чего вновь закрыли.
Я пообедал и решил прилечь. Только тогда я заметил, что кровать крепко закреплена к полу. Лежал я недолго. Вскоре дежурившего в коридоре на некоторое время подменил другой в форме СС. Вернувшийся дежурный принес мне несколько французских и немецких журналов. Я стал их просматривать. Мы немного еще поговорили, как мне и моему соседу принесли ужин. Сразу хочу оговориться, питание на улице Соссэ ничем не напоминало тюремное. Думаю, что даже не все французы в то время так питались.
Ужиная, я невольно продолжал думать о положении, в котором находилась Маргарет. Я ре шил на следующий же день переговорить по этому вопросу с Гирингом. Одновременно хотел попросить у него разрешение на свидание с ней.
Этот разговор состоялся, и я узнал, что в этом помещении я буду находиться недолго. Выясняется возможность создания для меня лучших условий и для перевода Маргарет из тюрьмы Френ в лучшие условия. Пока же Карл Гиринг пообещал мне создать возможность для наших свиданий. Это обещание он действительно выполнил, и почти каждую неделю ее привозили, и мы даже вместе обедали. Ее вид меня ужасал. Она не только сильно похудела, но в противоположность тому, как я ее знал раньше, превратилась в комок нервов, все ее раздражало. Радуясь прибытию на свидание со мной, она в слезах покидала меня, чтобы вернуться в свою тюремную камеру.
Видимо, гестапо четко разработало график моего пребывания в занимаемой комнате. Долгое время я вызывался на пятый этаж или выводился во двор на прогулку, видимо, с тем, чтобы не знать, кто находится в соседней комнате, и не встречаться с находившимся рядом со мной в отдельной комнате заключенным.
Ошибки бывают во всех случаях. Видимо, этому в большой степени способствовало и то, что уже гестаповцы не считали нужным скрывать от меня, что рядом находится Леопольд Треппер. И вот однажды он проходил в свою комнату по моему коридору, взглянув в мою сторону, проявил заметное смущение, как мне показалось, именно потому, что увидел меня. До этого гестапо считало нужным скрывать от нас паше соседство.
Леопольда Треппера часто вызывали в зондеркоманду, вызывали туда и меня, но вызов осуществляли разные лица. Конечно, я уже теперь не могу точно вспомнить фамилии всего состава зондеркоманды. Мне кажется, что я мог бы добавить к уже названным мною Гирингу, Бергу, Юнгу еще одного очень неприятного следователя, с которым мне приходилось встречаться, фамилия его – Рихтер.