Золя начал передавать информацию через линию радиоигры, организованной гестапо, «Гестапо – "Центр"» после установления от моего имени с ним доктором Ленцем связи. Я сумел доказать Паннвицу, что изменение содержания передаваемой от имени Золя информации или вообще воздержание от ее передачи крайне опасно. Я мотивировал это тем, что у «Центра» может быть в Париже еще одна резидентура, в какой-то степени связанная с Золя, и она сможет вызвать подозрение по отношению к нашей радиолинии, к повой резидентуре Кента.
Особое значение мои доводы стали иметь после того, как Золя установил «мою связь» с одним из руководителей одной из групп французского движения Сопротивления Лежандром.
Лежандр, ставший известным от меня «Центру» как Виктор, по имевшимся у меня сведениям, был одним из основных руководителей «Комба», движения Сопротивления на юге Франции. Попав под наблюдение гестапо, был вынужден бежать и скрыться непосредственно в Париже, где тоже был одним из руководителей имевшегося там подобного движения. Естественно, он тщательно соблюдал все правила конспирации, что, однако, не помешало установить связь со мной, встречаться не только со мной, но и с «моим секретарем» доктором Ленцем и, конечно, с самим Золя.
Одним из фактов, сблизивших меня с Лежандром, явилось то, что, как только я узнал от него, что его жена была арестована немцами, которые добивались у нее сведений о месте пребывания ее бежавшего мужа, а она сумела убедить их, что сама этого не знает, после чего ее направили в концлагерь в Германию, я предпринял попытки к ее освобождению.
Я сумел доказать Паннвицу, что для нас было бы крайне полезным освобождение жены Лежандра из лагеря, и предложил, поскольку Виктор нам доверяет, уговорить его в сопровождении «моей сотрудницы» направить ее в тот район Франции, где, возможно, будут действовать после открытия второго фронта союзнические войска. «Моя сотрудница» могла передавать нам полезную военную информацию.
Из имеющихся в архивах материалов и из моего доклада легко можно догадаться, что эта версия была придумана для того, чтобы с ней выступить в Берлине. У нас с Паннвицем уже было «сотрудничество», и ему я мог обосновать это мое предложение тем, что освобождение жены Лсжандра поднимет наш авторитет у Золя и Виктора.
Паннвиц со мной согласился и сразу же по этому вопросу связался с Берлином. Каково было мое удивление, что вскоре криминальный советник получил положительный ответ, трудно себе представить! Буквально через два-три дня Паннвиц сообщил мне о том, что договорился с Берлином и жену Лежандра освободят, а поскольку в Берлин едет Отто Бах, то была достигнута договоренность, что освобождение будет осуществлено с таким расчетом, чтобы она могла направиться в Париж в его сопровождении.
Действительно, через несколько дней Отто Бах привез с собой жену Лежандра. Трудно себе представить, с какими чувствами, с какой радостью встретились муж и жена. На встрече присутствовали Ленц и я. Мы тоже едва сдержались, увидев радость и слезы.
Как мы договорились предварительно с доктором Ленцем, он, извинившись, вышел. Я тут же дал указание, чтобы мадам Лежандр немедленно покинула Париж и перешла на полное нелегальное положение с соблюдением всех правил строгой конспирации.
Только во время следующей встречи с Лежандром я «случайно» узнал, что его жена покинула вскоре после своего прибытия Париж и направилась к своим родственникам в Марсель. Из этого следовало, что «моя сотрудница» больше не сможет её сопровождать. Посоветовавшись с Паннвицем, мы решили несколько позднее совершить поездку в Марсель.
О «моем желании» побывать в Марселе я поведал Лежандру. Он был этому очень рад и просил поставить его в известность о дне моего отъезда, чтобы дать мне адрес своей родственницы, с тем, чтобы я передал от него ей привет.
Действительно, наша поездка, Паннвица, Ленца и моя, состоялась. Лежандр дал мне адрес мадам Ж. Когда я приехал в сопровождении Ленца к ней на квартиру, удивился ее внешнему виду. Она была уже немолодая, но по всему было видно, что принадлежит к высшему обществу. В квартире было весьма уютно и все указывало на зажиточность. Сама она держалась изысканно и весьма сдержанно.
Я ей представился как друг Лежандра, представил Ленца как нашего друга и передал несколько слов от Лежандра, после чего она резко изменила свое отношение к нам, став дружески настроенной и очень доброжелательной. Хочу особо отметить, что я понял: ее уже успели предупредить о возможности моего прибытия в Марсель. Свидетельством этому было ее обращение ко мне: «Господин полковник, а я вас уже так давно жду. Мне очень хочется узнать как можно точнее все о Лежандре и его жене. Кое-что и я должна передать ему».
Тот факт, что она «присвоила» мне звание полковника, меня очень рассердил, и я даже обиделся на Лежандра. Во-первых, я не имел такого звания, а во-вторых, я не думал, что она считает на основании сообщения своего родственника меня, иностранца, одним из руководителей движения Сопротивления, а значит, она могла меня считать только разведчиком союзной разведки. Однако вскоре из нашего разговора за чашкой кофе я мог понять, что она сама лично делала много для освободительного движения. Это нашло подтверждение и в переданных ею материалах для Лежандра. Я понял, что Лежандр имел все основания доверять своей родственнице. Что касается «присвоенного» мне звания полковника, то я подумал, что в этом отношении, возможно, виноват Озолс.
Невольно, находясь в Марселе, особенно во время моего пребывания у мадам Ж., я вспоминал о том, что уже значительно раньше знал об организации движения Сопротивления «Комба». Я никогда не спрашивал у Лежандра, что представляла собой организация, к которой он примыкал, находясь на юге Франции. Мне было это просто неудобно. В то же время я помнил, что об этом движении Сопротивления приходилось слышать в 1942 г., когда проживал в Марселе.
При рождении движения Сопротивления в 1940 г. и даже в начале 1941 г. вступавшие в него еще не признавали за де Голлем роли руководителя продолжающейся борьбы за сохранение независимой, суверенной Франции, а следовательно, и значение его в объединении антифашистского движения во Франции. Говоря об этом, я не могу не упомянуть Жана Мулена, имя которого услышал, правда, только в 1943 г. от Лежандра. Он тогда сказал, что Жан Мулен был префектом, отстраненным от этой должности правительством Виши. Вскоре после своей отставки он присоединился к движению Шарля де Голля. Уже в самом начале 1942 г. он вернулся во Францию и приступил к исполнению обязанностей представителя де Голля, находясь на нелегальном положении. Ему удалось внести значительный вклад в объединение многих групп движения Сопротивления. Он был арестован в середине 1943 г., и о его дальнейшей судьбе, о мерах, принятых арестовавшими его немцами, я ничего не знал.
Из разговоров с Лежандром и Озолсом я мог понять, что одна из самых значительных организаций на юге Франции, к руководству которой принадлежат и Лежандр, в начале своего существования тоже не признавала де Голля инициатором и руководителем создаваемого во Франции движения Сопротивления. Это была именно организация, известная как «Комба». «Комба», как и другие группы Сопротивления, утверждала, что это движение во Франции возникло первоначально по воле и инициативе самого народа, не следуя призывам Шарля де Голля продолжить борьбу против гитлеровских агрессоров и не признавать подписанный акт капитуляции Франции с Германией. Они утверждали, что это движение не могло не возникнуть с самого начала по воле народа.
Лежандр дал мне понять, что еще задолго до нашего с ним знакомства, когда он находился на юге Франции, а именно в 1941 г., то есть примерно через год после оккупации значительной части Франции фашистами, деятельность де Голля и его сторонников произвела на «Комба» и на него лично сильное впечатление. С тех пор к движению, возглавляемому де Голлем, стали присоединять все больше и больше течений в движении Сопротивления.
Разговаривая со мной, Лежандр неоднократно подчеркивал, что он лично все это время, а в особенности после перехода на нелегальное положение и бегства в Париж, делал все для того, чтобы он и создаваемая им группа приносили как можно большую пользу Лондонскому комитету, возглавляемому генералом Шарлем де Голлем. Из этого разговора я мог понять, что, несмотря на угрозы ареста участников Сопротивления, пытки и даже смертные приговоры, он и его друзья помогают де Голлю, а следовательно, антигитлеровским союзникам путем сбора по возможности наиболее значимой информации и срочной передачи в Лондон.