Гестаповцев не могло не волновать, правда, неудачное, но все же покушение на Гитлера. Оно означало, что среди не только рядовых немцев, но и в армии открыто начали выступать против фашизма, за мир, правда, в это время только за мир с США и Великобританией.
Если первое время многие немцы, находившиеся в Париже, еще сдерживали тревогу за свое будущее, то после затянувшихся боев в Нормандии уже начинали верить тем утверждениям, которые появлялись с каждым днем все в большем объеме, а именно о том, что осуществляется успешный прорыв французских, американских и английских войск в сторону Парижа, а в самом Париже приближается день вооруженного восстания.
Тревожное состояние сотрудников зондеркоманды невольно передавалось и мне. Вспоминалось, что вскоре после того, как уже я, а не действовавшие от моего имени гестаповцы при участии Леопольда Треппера, установил связь с Золя, у меня появлялась мысль организовать с его помощью побег Маргарет и мой из гестапо. Была мысль о том, что это может быть осуществлено, возможно, даже путем вооруженного нападения небольшой группы бойцов движения Сопротивления на дом на улице Курсель, где, как мне казалось, не может быть оказано сильное вооруженное сопротивление. Идея о моем и только моем побеге появлялась у меня еще и раньше, когда я находился на вилле Бемельбурга. И в том и в другом случае я понимал, что это совершенно невыполнимо. Полностью эти намерения первоначально пропали у меня в связи с побегом Отто. Да, бежать мне, даже одному, было совершенно невозможно. В Париже не было возможности спрятаться, полагаться на Золя я тоже еще не мог. Воспользоваться им для того, чтобы раздобыть фиктивные документы и деньги, чтобы бежать в Бельгию или Марсель, я тоже не мог. Должен признаться, ч то эта мысль отпадала у меня еще и потому, что я не мог себе позволить оставить в руках гестапо Маргарет, а кроме того, подвергнуть опасности Золя, его семью, всех тех, кто с ним и Лежандром был связан. Я ведь видел, скольких человеческих жизней и арестов стоило бегство Леопольда Треппера.
Прошу мне поверить, что моя нервозность объяснялась еще и тем, что я вспоминал о рискованных первых шагах по «вербовке» Паннвица и других. Уверенности, что все это удалось, у меня еще не было. Мучил еще один весьма важный вопрос: как мне удастся, в конечном счете, вернуться на Родину, привезти с собой в Москву не только те материалы, которые мы уже частично подготовили с Паннвицем, но и его самого, а с ним еще Кемпу и Стлука.
Мне представлялось тогда, что мое возвращение, в особенности вместе с криминальным советником Хейнцем Паннвицем, должно принести значительную пользу не только Главному разведывательному управлению РККА, но и Советскому Союзу. Прежде всего, я был абсолютно убежден, что для советской разведки будет очень полезно узнать обо всем, что касается имевших место в нашей работе ошибок, а также положительных сторон нашей деятельности. В то же время ГРУ, а вместе с ним и советская контрразведка смогут от Паннвица получить много интересных, малодоступных для нас сведений, касающихся работы различных зарубежных разведок и контрразведок.
Одним словом, я был убежден, что после нашего возвращения в Москву, если, конечно, нам удастся его осуществить, совместно с нами должны быть в ГРУ тщательно изучены все привезенные материалы. Тогда я еще не мог предполагать, насколько Паннвицу удастся пополнить уже имевшиеся материалы новыми, возможно, еще более ценными.
Я сейчас не буду касаться личных переживаний, а они были тоже не из легких. Ведь уже много лег я не видел своих родителей, родственников, друзей. Я ничего не знал о том, как они перенесли все ужасы Великой Отечественной войны. В то же время я мог только предположить, как тяжело моя мать и отец переживают, что уже давно не имеют от меня никаких сведений. У них мог возникнуть вопрос, жив ли я вообще.
Паннвиц заметно волновался. Сильное волнение я наблюдал и у Отто Баха, Курфесса, Ленца (до его исчезновения), Кемпы. Мне казалось, что спокойным продолжал быть только гестаповец, сотрудник зондеркоманды Реннер. Мы с ним уже некоторое время назад сблизились, так как Паннвиц прикрепил его ко мне, а он проявлял к Маргарет, ко мне и Мишелю чисто человеческое внимание, был заботлив. Подчас мне даже казалось, что порученная ему работа по установлению контакта с вражеским разведчиком и строгое наблюдение за ним его даже не интересовали. Мне казалось, что его забота о нас оправдывается тем, что он в повседневной деятельности гестаповца больше всего озабочен тем, что еще не все приобрел для своей жены, а покупал он много, и в первую очередь атропин для расширения зрачков, различного цвета и оттенков краски для ресниц и бровей, лак для ногтей, крем для лица и рук и т.п.
И вот настал день, когда тревога, еще недавно скрываемая от других, переросла в действие, паническое, принимались ускоренные решения, отдавались довольно путаные распоряжения по подготовке к бегству из Парижа. Эта тревога заметно увеличивалась еще и потому, что уже стало известно, как я уже указывал, что французская полиция не только перешла на сторону движения Сопротивления в Париже, но и принимала участие в вооруженных нападениях на немецкие посты и даже некоторые обороняемые объекты.
Паннвиц уже разработал детальный план бегства из Парижа. Одному из сотрудников зондеркоманды – Штофе он приказал подготовить к длительной поездке предоставленный Обергом грузовик огромной вместимости. Все, взвинченные, бросились упаковывать свои личные и служебные вещи, документы, все, что можно было увезти с собой в Третий рейх. Были подготовлены и легковые машины для сотрудников зондеркоманды.
Криминальный советник, начальник зондеркоманды «Красная капелла» Хейнц Паннвиц, не скрывая, готовился к отъезду отдельной колонной, в которую кроме него должны были войти Отто Бах, Кемпа, Реннер, Берг, Маргарет, Стлука и я. В распоряжение этой колонны были выделены две легковые машины. На одной из них должны были ехать сам Паннвиц, Кемпа, Стлука и я. На второй – Отто Бах, Реннер, Берг и Маргарет с Мишелем.
Надо было ждать решения о дне отъезда. Паннвиц беспрерывно, по нескольку раз в сутки уезжал куда-то на различные совещания, в том числе к Обергу, Кнохову и к другим. Однажды, вернувшись на улицу Курсель, где к этому времени постоянно находился Отто Бах, он сообщил, что его очень взволновало, что генерал фон Хольгиц держится весьма замкнуто и не принимает никаких конкретных мер по разрушению Парижа, его мостов, по обеспечению защиты города от внутренних сил движения Сопротивления и наступающих воинских частей. Его это крайне удивило, потому что генерал пользовался доверием Гитлера, а его приказ не выполняется. Конечно, в то время криминальный советник, да и более высокопоставленные должностные лица гестапо и немецкой полиции не могли еще предположить, что фон Хольгиц ведет уже переговоры с представителями генерала Шарля де Голля в Париже Шабан Дельмасом и Пароди при участии шведского консула о подписании акта о перемирии, с тем, чтобы получить возможность полностью, без особых жертв эвакуировать немецкие войска из Парижа. О подписании этого соглашения мы узнали уже позднее, находясь в Германии. Оно состоялось 20 августа 1944 г.
Когда уже было твердо установлено время нашего «отъезда» из Парижа, Паннвиц решил, что я должен еще раз, в последний раз встретиться с Золя.
Паннвицу к этому времени удалось доказать Берлину, что целесообразно оставить Золя, Лежандра и связанных с ними людей на свободе. Они будут, утверждал он, поддерживать с Кентом радиосвязь, а это позволит немецкому командованию через них получать информацию о положении в тылу отходящей из Франции немецкой армии. Якобы поэтому ему было разрешено их не арестовывать. Эту версию излагал мне сам криминальный советник. Мне казалось, что основной причиной, побудившей Паннвица воздержаться от арестов, в особенности Золя и Лежандра, и их вывоза в Германию являлось то, что он хотел укрепить себе перед ГРУ алиби, учитывая его стремление перейти на «службу» ГРУ. Естественно, ему должно было казаться, что оставление Золя и Лежандра в Париже с заданием связаться с первыми же представителями нашего командования или дипломатической службы явится подтверждением лояльности его, криминального советника, по отношению к советской разведке.