Окончание учебы в Университете марксизма-ленинизма и многочисленные выступления в самых разных аудиториях предопределили необходимость моего вступления в ленинградское отделение Всесоюзного общества «Знание». Я был очень рад тем, как меня слушали самые различные аудитории. Мне посчастливилось выступать перед слушателями в различных школах, ПТУ, техникумах, высших учебных заведениях, на различных предприятиях, в домах и дворцах культуры и т.п., в самых различных военных учебных заведениях, в воинских частях, перед допризывниками.
В особенности мне запомнились частые выступления в ленинградских школах, в том числе в школе № 67 с изучением испанского языка, в школе № 269, в которой оборудован музей подводников Балтики. Запомнился Дворец культуры им. Ленсовета, в котором я часто выступал перед юными защитниками Ленинграда в период блокады во время Великой Отечественной войны, перед членами Ленинградской секции советских добровольцев – участников национально революционной войны в Испании, а также перед делегациями из Испании. Во Дворце культуры им. Горького перед комсомольским активом, а ведь в этом дворце я начинал выступления еще совсем юношей в начале тридцатых годов. Во Дворце культуры им. С.М. Кирова выступал перед различными аудиториями, в том числе перед студентами высших учебных заведений и ветеранами Великой Отечественной войны.
Никогда я не мог забыть выступления на истфаке и филфаке Ленинградского университета. Однажды после выступления на истфаке по теме, связанной с международной солидарностью народов многих стран с борющимся против фашизма испанским народом, с историей этой прекрасной страны, ректор факультета, профессор, подойдя ко мне, улыбаясь, задала вопрос: «Почему вы не представили материал вашего выступления для защиты диссертации на нашем факультете?» Организовавший мое первое выступление на этом факультете профессор Выгодский, автор многих публикаций в печати и изданных книг на историческую тематику, засмеявшись, ответил за меня: «Ваше замечание далеко не первое, я много раз предлагал представить материал не только для защиты диссертации, но и для их опубликования в печати. Видимо, скромность мешает прислушаться к даваемым советам!»
Казалось бы, что услышанное мною должно было принести радость. В действительности же, покинув здание факультета и расставшись с С.Ю. Выгодским, как это уже частенько бывало, у меня начались тяжелые переживания. Вновь возник вопрос: имею ли я право, несмотря на высказывания в Москве представителей КГБ СССР, разрешавшие мне участие в общественной деятельности, скрывая от всех свое прошлое, выступать перед различными слушателями? Эти тяжелые переживания начались у меня вскоре после моего повторного освобождения.
Тяжелые нервные переживания были вызваны, в первую очередь, встречами с моими давними друзьями, которым я ничего не имел права рассказывать о себе, о том, чем я занимался после моего возвращения в 1938 г. из Испании, в годы Второй мировой войны, Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, то есть примерно до 1961 г. В особенности это было связано с моим привлечением к активной общественной деятельности, к выступлениям с докладами, лекциями и, вынужден поставить в кавычки, с моими «воспоминаниями».
Все это началось совершенно неожиданно с того дня, когда по маминому адресу на мое имя пришло письмо с просьбой обратиться в Ленинградский музей Великой Октябрьской социалистической революции к сотруднице музея Елене Николаевне Приваловой. В письме указывалось, что при музее организован Совет советских добровольцев – участников Гражданской войны в Испании (1936–1939). Письмо было подписано Виталией Абрамовной Штейнер, которую я знал как участницу этой войны. Если не ошибаюсь, то она была военной переводчицей на Теруальском фронте.
Я позвонил по указанному в письме номеру телефона. Видимо, Штейнер ее предупредила о том, что она меня разыскала. У нас начался интересный разговор. Она мне сообщила номера телефонов некоторых уже принятых в совет моих соратников по Испании. Меня особенно заинтересовали две переводчицы: Елена Евсеевна Константиновская, с которой я встречался до моего отъезда в 1939 г. на разведывательную работу и даже переписывался впоследствии некоторое время через Главразведупр, а также Люсия Лазаревна Покровская, которую я хорошо знал еще с 1935 г., по институту «Интурист», где она была преподавательницей и в то же время женой директора нашего института. Узнав их номера телефонов, я попытался почти сразу же дозвонить ся. Мы договорились встретиться, а затем в заранее обусловленный день и час совместно посетить музей. К этому времени Люсия Лазаревна была уже в звании подполковника. Мы с ней не виделись более двадцати лет. Конечно, я к этому времени знал только то, что она была переводчицей в Испании, приехав туда одной из первых в конце 1936 г. В Буньель вместе с москвичкой О.Н. Филипповой организовала курсы усовершенствования для переводчиков и вдвоем преподавали современный испанский язык.
Прежде всего, возникал вопрос: а что именно я могу рассказать о себе? Л.Л. Покровская знала меня достаточно хорошо, и было совершенно ясно, что ей будет трудно понять мой жизненный путь, который я прошел после Испании. Меня мучил и еще один более важный вопрос: имею ли я право признаться ей, а затем предупредить Елену Николаевну Привалову, других товарищей, желающих включить меня в состав группы советских добровольцев – участников национально революционной войны в Испании, о том, что был осужден «Особым совещанием» при МГБ СССР как «изменник Родины» и отбывал наказание в исправительно-трудовом лагере?
Читатели могут задаться вопросом: зачем надо было мне все это переживать, в то время как сотрудники КГБ СССР в Москве, принимая меня, указывали на то, что я могу вести нормальный образ жизни, обзавестись семьей, трудиться и заниматься общественной деятельностью? Но любому человеку должно быть понятно мое состояние. Ведь все знали меня по работе в Ленинграде, учебе в институте, участии в борьбе против фашизма в Испании как честного человека, патриота. Как же мог я объяснить им тот факт, что я не участник Великой Отечественной войны?
Могло возникнуть много вопросов, но я решил твердо, что работника музея Елену Николаевну Привалову я должен предупредить хотя бы только о том, что побывал в ИТЛ. К этому времени уже многие знали о незаконности имевших место репрессий и о реабилитации необоснованно осужденных. Именно поэтому я, предупредив о необходимости неразглашения сказанного мною, признался и в том, что добиваюсь моей полной реабилитации.
Вскоре состоялось собрание членов нашей группы. Именно тогда произошла моя встреча со многими моряками, с которыми я одновременно служил в испанском республиканском флоте. Это были адмиралы разных рангов: В.А. Алафузов, Н.О. Абрамов (в то время председатель нашей группы), В.Л. Богденко, Н.П. Египко, С.А. Осипов, капитан 1 ранга С.П. Лисин (председатель одной из комиссий – организационной). Было много офицеров разных войск, военных переводчиков. Неожиданно, с некоторым опозданием в зал вошел контр адмирал С.Д. Солоухин. Внезапно я узнал еще одного моряка, которого тоже хорошо знал по Картахене, контр-адмирала Н.И. Яхненко.
На первом собрании, на котором я присутствовал, меня предложили избрать в комиссию, возглавляемую Героем Советского Союза капитаном I ранга, подводником С.П. Лисиным, которого я узнал вскоре после его прибытия в Испанию еще в 1938 г. Мне доверялось стать его заместителем в указанной комиссии. Я не знал, как поступить. Ведь я оказался среди многих моих давних друзей, которые не могли даже предположить, что я могу стать «изменником Родины». Следует ли мне отказаться от высказанного предложения, какой следует привести довод – или дать согласие? С немалым нервным напряжением я принял это предложение и активно включился в деятельность нашей группы (или как мы ее называли – секции).
После официального окончания состоявшегося собрания я перезнакомился со многими, которых до этого не знал. В первую очередь мне бы хотелось назвать тех, с которыми мы стали вскоре весьма близкими друзьями. Правда, большинство из них пришлось впоследствии провожать в последний путь. Я вспоминаю ставших мне близкими, очень близкими друзьями генералов П.Л. Котова, В.А. Яманова, В.В. Пузейкина, Е.Е. Ерлыкина, К.В. Введенского и многих других. Я увидел ставшего мне еще близким в Барселоне генерал-майора медицинской службы И.С. Колесникова.