Павел Ефремович Недосекин был постарше остальных, но долгое время глядел орлом, и угадать, сколько ему лет, было трудно — никто не давал ему его истинного возраста. А биография у него была самая что ни на есть героическая. Один собеседник как-то спросил меня: «Неужели это тот самый Недосекин?» — «Какой тот самый?» — «Тот, о котором уже в начале войны в Орловском управлении НКВД рассказывали легенды. С группой бойцов он несколько раз переходил линию фронта, устраивал переполох в тылу у немцев, добывал нужную информацию и успешно возвращался назад». Это был действительно тот самый Недосекин. Всю войну он провел так же, как начал. Несколько раз его сбрасывали с парашютом в белорусские леса, где он воевал в качестве заместителя командира партизанского отряда по разведке, а позднее и сам стал командиром одного из отрядов. Так что разведчиком Недосекин был, можно сказать, с начала своей трудовой деятельности и прошел путь от разведчика в лесах и болотах до разведчика внешнеполитического, многократного резидента в странах Африки и Ближнего Востока.
У красивого и статного, на всю жизнь сохранившего военную выправку Павла Ефимовича была столь же красивая, притягивавшая взгляды жена Евгения Федоровна, которую он вывез из тех же белорусских лесов. Там, в партизанской республике, они встретились, вместе воевали и полюбили друг друга. Тяжелые годы войны не прошли бесследно — и Евгения Федоровна, и Павел Ефимович рано ушли из жизни через мучения и страдания.
Первые свои шаги во внешней разведке Недосекин сделал в послевоенные годы в Эфиопии, где тогда не ставились задачи глобального характера. Из его эфиопской эпопеи известен такой случай. Ехал как-то Недосекин по скверной эфиопской дороге. Неожиданно на дорогу выскочил местный житель. Какие-то доли секунды водитель пытался избежать столкновения, но не удалось. Эфиоп погиб, машина закончила свою жизнь в кювете, Недосекин остался, как говорят в таких случаях, чудом жив. А какова же была реакция Центра? Года два спустя мне показали написанную синим карандашом резолюцию заместителя министра госбезопасности А.И.Серова по этому делу: «Стоимость машины взыскать: половину — с эфиопа, половину — с Недосекина». Понятно, что эфиоп уже ничего не мог заплатить по объективным причинам, а Павла Ефимовича спасли от уплаты начавшиеся реорганизации (некому было следить за исполнением «синих» резолюций).
Войны и потрясения так и не отпустили от себя П.Е.Недосекина — большую часть жизни ему пришлось работать в беспокойных арабских странах в тревожные времена. Он никогда не терял присутствия духа и чувства юмора, выглядел всегда так, будто собрался идти на официальный прием, обладал даром подмечать всякие забавные ситуации и рассказывал о них с большим мастерством. В последние годы он работал в нашем аппарате в Чехословакии. Там тяжело заболела Евгения Федоровна — рак мозга… и мучительная смерть. Утрата жены подкосила Павла Ефимовича. Спустя несколько месяцев ему самому ампутировали ногу — прямое следствие пребывания во время войны в лесах и болотах. И пока мы хлопотали о хорошем протезе в Чехословакии (до чего же тяжела и не устроена наша жизнь: герой войны, награжденный боевыми орденами, многократный резидент внешней разведки, имеющий все виды льгот полковник ждет долгие месяцы, сидя на балконе своей квартиры, решения о протезе), встал вопрос об ампутации и второй ноги. Вскоре после операции он скончался.
Кроме этих близких мне людей в первые дни работы в разведке я познакомился и с тогдашними руководителями отдела. Сначала меня повели к заместителю начальника Василию Иосифовичу Старцеву, а вместе с ним мы уже пошли к начальнику отдела Владимиру Ивановичу Вертипороху. Владимир Иванович объявил мне, что есть нужда в срочной посылке оперативного работника в Каир и что после непродолжительной подготовки в отделе мне нужно будет выехать в Египет.
В.И. Вертипорох был, наверное, самым видным и интересным мужчиной в разведке. Очень высоким ростом (без малого два метра), могучим телосложением, светлыми курчавыми волосами, ухоженными усами, улыбчивым лицом он напоминал картинного былинного богатыря — какого-нибудь Микулу Селяниновича. Сразу возникала мысль: как же такой мужик может скрыться от «наружки»?
Владимир Иванович работал в Иране и Израиле, а после пребывания в Центре был послан старшим советником по вопросам безопасности в Китайскую Народную Республику. Там он, наверное, выглядел Гулливером. Мне недолго пришлось с ним работать, но каждый приход к нему в кабинет оставлял ощущение удовлетворения и радости. «Повезло с начальником», — думалось мне. Из общения с ним особо запомнились два случая.
В один из первых дней моей работы Вертипорох поручил мне написать телеграмму по какому-то оперативному вопросу. Я еще не был допущен к шифропереписке и не знал, как пишутся телеграммы. По своему разумению, руководствуясь принципом экономии слов и места, я написал ее как обычную телеграмму — без предлогов и знаков препинания, без употребления падежей, с минимумом глаголов и существительных. Владимир Иванович очень долго смеялся, а я растерянно стоял, не понимания, в чем дело. Выяснилось, что телеграммы надо писать обычным языком, без всяких сокращений, чтобы все было понятно. Моя же телеграмма не поддавалась ни зашифровке, ни тем более расшифровке.
Второй раз я направился к нему сам и попросил выдать мне положенное табельное оружие. Дело в том, что в 1953 году из мест заключения по массовой амнистии была выпущена целая армия уголовников и в Москве начались грабежи и бандитские нападения, а на московских окраинах под вечер даже слышалась стрельба. Мы с женой в это время снимали комнату на окраине, в деревне Черкизово, куда поздно вечером было страшно возвращаться. Владимир Иванович стал мягко уговаривать: «Зачем вам пистолет? Подстрелите кого-нибудь, а потом не отвертитесь. А вы мне нужны в Каире. Не дам я вам пистолета, и не обижайтесь». Вскоре Вертипорох ушел из отдела, а затем уехал в Китай, где и умер. Сердцу было трудно поддерживать такое большое тело.
Василий Иосифович Старцев был, в противоположность Вертипороху, небольшого роста, и красавцем его никак нельзя было назвать. Это внешнее несоответствие и сыграло роковую роль в служебной расстановке руководящего состава отдела.
Придя после смерти Сталина, в марте 1953 года, к руководству органами государственной безопасности, Берия объединил под своим началом МГБ и МВД в Министерство внутренних дел. В период с марта до своего ареста 26 июня 1953 года он успел отозвать из командировок практически всех резидентов якобы для отчета. Арест Берии и последовавший за ним новый период нестабильности поставили под вопрос судьбу отозванных резидентов. Акция с вызовом резидентов была неоправданной с любых позиций. Во-первых, их массовый отъезд привел к ослаблению практической деятельности резидентур; во-вторых, он, по существу, расшифровал резидентов как разведчиков; в-третьих, вызвал недоумение и нервозность в самом аппарате разведки. Следовали вопросы: как? что? зачем? В обвинительном заключении по делу Берии эта его акция квалифицировалась как вредительская, направленная на срыв работы разведки.
В числе отозванных был и резидент в Израиле В.И.Вертипорох. Он успел попасть к Берии на прием. Пришел к нему в сопровождении начальника восточного управления и начальника отдела этого управления В.И.Старцева. Заслушав доклад резидента и выразив свое удовлетворение его работой, Берия отпустил Вертипороха и Старцева и спросил у исполнявшего обязанности начальника управления А.М.Короткова: «Кто Вертипорох по должности и как вы намерены его использовать?» — «Мы планируем его на должность заместителя к Старцеву». Берия поморщился и сказал: «Как же так? Этот — такой красивый, такой представительный, со свежим опытом оперативной работы, а тот — совсем невыразительный, невидный такой… Давайте сделаем наоборот!» Когда я пришел в отдел в сентябре 1953 года, расстановка «наоборот» уже действовала, что не добавило оптимизма и благодушия Василию Иосифовичу Старцеву.
В.И.Старцев, или, как его все звали за глаза, дядя Вася, был тоже человеком выдающимся. В дальнейшем он много лет являлся начальником отдела, который занимался Дальним Востоком и Юго-Восточной Азией, а затем стал заместителем начальника разведки по кадрам. Старцев, несомненно, был самым сильным начальником отдела, цепким и решительным. Сотрудников своих он в обиду никому не давал, и все остальные начальники знали, что со Старцевым лучше всего не связываться — его не переспоришь. Язык у Василия Иосифовича был как острая бритва, а иногда и как ядовитое жало. Его афоризмы оперработники повторяли долгие годы, и даже сейчас, спустя почти два десятилетия после его ухода со службы, нет-нет да и кто-нибудь из старослужащих вспомнит: «А вот дядя Вася сказал по аналогичному случаю…»
За невыполнение заданий в установленные сроки Старцев устраивал строгие выволочки, и некоторые работники из робкого десятка его просто боялись. Один из них, как только получал вызов на доклад к Старцеву, начинал дрожать и заикаться. Оправдываясь за невыполнение какого-то задания, он сказал заплетающимся языком:
— Иосиф Виссарионович, я просто физически не успел это сделать!
Ответ был точен и афористичен:
— Если бы я был Иосиф Виссарионович, я сидел бы не здесь, а в Кремле. А если вы не успеваете сделать что-то физически, то впредь делайте это химически, но выполняйте все в срок!
Много лет спустя после этого случая мы с Яковом Прокофьевичем Медяником и Павлом Ефимовичем Недосекиным повстречали дядю Васю. Медяник и Недосекин только окончили Высшую дипломатическую школу и ожидали назначения на должность. Желая доставить приятное Старцеву, они несколько игриво обратились к нему: «Василий Иосифович, возьмите нас к себе в отдел. Мы хотим работать с вами!» Старцев, изобразив ухмылку (эта кривая усмешка в наших кругах называлась антисоветской), бросил: «Да… возьми вас в отдел — вы тут же сгоните меня со стула и сами на него сядете!» — и ушел, помахав рукой.
Еще одна колоритная личность — Иван Васильевич Вирюкин. Он производил неизгладимое впечатление своей манерой держаться с большим достоинством и библейской внешностью — четкий профиль темного лица, большие печальные глаза, борода с проседью. Иван Васильевич был к тому же крупным специалистом в вопросах мировых религий. Лучшей модели для портрета какого-нибудь апостола и искать не надо было. К моменту нашего знакомства Вирюкин вернулся уже из третьей долгосрочной загранкомандировки, и представлялось, что он уже все на свете знает и все ему уже порядком надоело.
Однажды он, видя, как я судорожно листаю оперативные дела и одновременно что-то выстукиваю на пишущей машинке, многозначительно изрек: «Вот ты весь сейчас полон энергии, с восторгом готовишься к первой командировке. Все тебе интересно, все волнует, до всего есть дело. Но попомни мои слова: ко второй командировке ты будешь много тяжелее на подъем, появятся проблемы— вещи, дети, то да се, в третью тебя уже будут выталкивать ногами, а ты будешь изо всех сил сопротивляться». Не скажу, что все получилось по этой схеме, но в целом замечание Ивана Васильевича было очень метким.
Как это ни удивительно, я помню абсолютно всех сотрудников отдела, работавших в нем в пору моего появления на службе. Первые впечатления были настолько глубокими, что крепко отложились в памяти. Впоследствии дело уже обстояло по-другому…