Директор Службы общей разведки очень гордился своей ролью в революции 1952 года, так как именно он, Салах Наср, приведя батальон, которым командовал, к королевскому дворцу, вынудил короля Фарука отречься от престола. Это давало ему моральное право высказываться о своих недругах, «примазавшихся к революции», с заметным пренебрежением: «Я не знаю, что он делал во время революции!»
Я поддерживал взаимополезный контакт с Салахом Насром около десяти лет и работая в Каире, и приезжая туда в командировки из Москвы. У нас установились хорошие личные отношения. Ко мне Салах Наср был внимателен и всячески старался показать, что придает важное значение нашему контакту. Хотя, надо сказать, случались и периоды напряженности, но они возникали не сами по себе, а были прямым отражением тех сложностей, которыми изобиловали советско-египетские отношения.
Но вернемся к визиту Насера. В Москве высокому гостю успели, кажется, показать все, что только было можно: Мавзолей (тогда в нем по соседству с Лениным лежал еще и Сталин), университет, стадион в Лужниках, мечеть, метро, Кремль, кремлевские музеи, квартиру Ленина, автозавод, Садовое кольцо, Ленинские горы, кинотеатр «Мир», ядерный центр в Дубне, Таманскую дивизию, базу ВВС. Наконец, утром 3 мая на двух самолетах Ту-104 мы отправились в поездку по Советскому Союзу. Началось это длинное путешествие с Ташкента, потом были Баку, Сухуми, Сочи, Запорожье, Киев, Ленинград и Сталинград.
Что же осталось у меня в памяти от этой поездки, которая состоялась уже очень давно? Наверное, прежде всего то, к чему лично был причастен, что поразило, взволновало, привлекло особое внимание… Поразил, разумеется, прием, оказанный делегации в Узбекистане. Тут было море ликования. Ведь приехал не только Насер, но и сам Н. А. Мухитдинов, бывший первый секретарь ЦК КП Узбекистана, ставший членом высшего партийного руководства СССР. Запомнился обед в колхозе «Кзыл Узбекистон». Гости и руководство республики сидели на возвышении, на специально сооруженном помосте, а кругом на коврах и циновках размещались приглашенные, и казалось, эти ковры и циновки простирались до самого горизонта. Число участников этого обеда исчислялось не сотнями, а тысячами. Ш. Р. Рашидов, воздав должное Насеру, перешел к излиянию своих чувств по случаю приезда Мухитдинова. Он сказал просто и скромно:
— Сегодня солнце второй раз взошло над Узбекистаном — к нам приехал наш дорогой и любимый Нуретдин Акрамович Мухитдинов!
И далее в том же духе.
При посещении ташкентского текстильного комбината члены делегации ОАР сморщились: стоял неимоверный шум от грохота станков (создавалось впечатление, что несколько танковых бригад пошли на прорыв), по цехам летали клочья хлопка. Ничего нельзя было увидеть и расслышать. Один из членов делегации спросил у меня:
— Ты был на текстильном комбинате в Аль-Махалла-аль-Кубре?
Я ответил утвердительно.
— Зачем же нам показывать это старье?
Действительно, на названном египетском текстильном комбинате, оборудованном новейшими американскими, английскими и французскими станками, не было ни такого адского шума, ни хлопковых облаков и с вентиляцией дело обстояло намного лучше. Вообще состояние нашей технической оснащенности несказанно удивило египтян, а еще больше поразило их количество женщин, занятых на тяжелых дорожных работах. Так что с собой на родину делегация увезла смешанные чувства и впечатления.
Запомнилась и реакция Насера на показ ему документального фильма о Сталинградской битве. Он попросту заплакал, когда увидел руины Сталинграда, слезы долго текли по его щекам. В этот день он даже расслабился необычным для него способом — выпил несколько стопок водки. А по прибытии в Сталинград в произнесенной там речи отдал должное этому героическому городу.
Все переводы во время визита обеспечивала группа из пяти человек — четырех арабистов и одного специалиста по английскому языку. Викентий Павлович Соболев, занимавший тогда должность советника посольства в ОАР, был как бы старшим в нашей переводческой группе, куда входили С. А. Кузьмин, Г. Ш. Шарбатов и я. Когда же дело доходило до науки и техники, то подключался широко известный по части английского перевода В.М. Суходрев (в арабском языке ощущался еще дефицит технических терминов).
В марте 1992 года кафедра ближневосточных языков Московского государственного института международных отношений провела торжественное заседание, посвященное 100-летию со дня рождения двух наших преподавателей арабского языка — Клавдии Викторовны Оде-Васильевой и Харлампия Карповича Баранова, имена которых чтимы многими поколениями арабистов. Именно они привили нам любовь к арабскому языку, возбудили интерес к арабским странам. К. В. Оде-Васильева, палестинка христианского вероисповедания, — человек-легенда. Выучив русский язык в Палестине и выйдя замуж за русского врача, она накануне Первой мировой войны оказалась в России и осталась здесь навсегда. На этом заседании встретились заведующий кафедрой ближневосточных языков Сережа Кузьмин, сотрудник Института востоковедения Академии наук, доктор филологии Гриша Шарбатов и я, ныне руководитель группы консультантов Службы внешней разведки России. Среди множества приятных воспоминаний была и наша совместная переводческая работа во время первого визита Насера в Советский Союз.