Умел он и считать государственные деньги, решительно отвергая различные дорогостоящие проекты в КГБ и требуя сокращения расходов даже на разумные и оправданные разведывательные мероприятия. По некоторым делам, требовавшим его председательского согласия, приходилось делать к нему по три захода, пока он не давал добро или окончательно не отказывал.
О своем положении в высшем эшелоне государства он никогда не говорил, не подчеркивал своей значимости и лишь иногда, рассказывая о какой-либо сложной тяжбе с кем-то из высоких должностных лиц, употреблял такую фразу: «Я ему в ответ и сказал: “Я ведь тоже не самый последний человек в государстве”».
Юрий Владимирович, сколь ни банально звучит это утверждение, любил людей. Казалось бы, рвавшиеся в его служебный кабинет посетители и подчиненные должны были ему порядочно надоесть, и при его состоянии здоровья естественнее было бы ожидать стремления на время уединиться и передохнуть от бесконечных проблем и разговоров, а он тянулся к людям, постоянно испытывал желание расширить круг знакомств. Эту его общительность, умение слушать и рассказывать я хорошо почувствовал во время поездки 28–29 декабря 1981 года в Венгрию, куда он совершил свой последний официальный визит в качестве председателя КГБ. Там состоялись подписание очередных рабочих документов о сотрудничестве, вручение государственных наград СССР сотрудникам венгерского МВД, встреча уже больного Андропова с одряхлевшим Кадаром.
Делегация ехала поездом в двух специальных вагонах. Ехали весело и дружно. Обедали и ужинали все вместе в вагоне Андропова. Разговоры велись на разные темы — от высокой политики до элементарных анекдотов, общение было неформальным, а путешествие — по-настоящему приятным. К сожалению, в веселый и непринужденный разговор все время вторгалась тема о болезнях. Дело в том, что и в КГБ Юрий Владимирович пришел уже больным человеком, и его быстрое угасание происходило на наших глазах.
На приемах по случаю пребывания различных делегаций он ничего крепкого не пил, а лишь пригубливал легкое вино. Соблюдал он и строгую диету. А когда-то у него был отменный аппетит, да и теперь иногда возникало большое желание съесть какой-нибудь настоящей «мужской» пищи.
Кто-то из близких к его дому людей рассказывал, как однажды Андропов твердо вознамерился поесть хорошего шашлыка и дал команду повару изготовить это блюдо по всей форме. Повар доложил о полученной команде врачу. Врач молча показал повару кулак. После этого повар с согласия врача изобразил из отварного мяса что-то по виду напоминающее шашлык — кусочки вареного мяса на шампурах с луком и помидорами. Юрий Владимирович обиделся и не стал есть это блюдо.
Диетой его мучили постоянно. Однажды при очередном докладе текущих дел в Кунцевской больнице он предложил мне: «Сначала давай попьем чайку». На столе в комнате, которая использовалась для приема посетителей и одновременно как столовая, стояла тарелка с двумя воздушными и прозрачными крендельками. Юрий Владимирович злобно посмотрел на них и сказал нарочито ворчливым тоном: «Смотри не съешь оба кренделя, это нам дали на двоих!»
В Кунцеве доклад проходил обычно более спокойно. Не было частых телефонных звонков, и Андропову не нужно было переключаться на другие дела и экономить время. Здесь иногда возникал «разговор за жизнь», но все свои высказывания и оценки он, конечно, строго контролировал.
Общеизвестны суровая в последние годы критика в адрес бывшего КГБ, обвинения в беззакониях, творившихся органами госбезопасности, в пособничестве террористам. Здесь уместны несколько фраз об отношении Ю. В. Андропова к соблюдению законов. Законы и порядки, существовавшие тогда в нашем государстве, Андропов чтил и безукоризненно выполнял. Он жестко требовал от сотрудников всех рангов абсолютного законопослушания. Поэтому критику в адрес бывшего КГБ, как мне кажется, не следует отрывать от критики законов и порядков всей существовавшей тогда системы. Так было бы правильнее.
Кстати сказать, Андропов был человеком очень осторожным и никогда не брал на себя лишнего, того, что могло быть истолковано как превышение полномочий. По всем мало-мальски серьезным вопросам писались бумаги в ЦК КПСС или непосредственно Генеральному секретарю для получения согласия на то или иное предложение.