Непосредственным командиром нашего взвода был старший сержант Федор Воронин, очень строгий и справедливый парень, лет на шесть старше нас, курсантов. Он уже побывал в боях, был ранен и после госпиталя попал в запасную бригаду. И хотя он сочувствовал нам, мучил нас нещадно, не делая поблажек никому, и ко всем относился одинаково. Ежедневно он втолковывал нам, повторяя как молитву, «что чем труднее в учении, тем легче в бою». Мы это усвоили железно и, сжав зубы, терпели все превратности нашей учебы. Как показала жизнь, это очень помогло впоследствии.
В один из вечеров в конце сентября во время ужина местное радио передало приказ: «Комсомольцам бригады собраться в клубе. Командирам рот обеспечить явку». На построении после ужина комсомольцев нашей роты (которая считалась полковой школой бригады) отделили от остальных и строем привели в клуб. Клубом служил деревянный барак, где подразделения бригады поочередно смотрели кинофильмы. Там же проводились партийные и комсомольские собрания, формировались маршевые роты для отправки на фронт на пополнение действующих частей. В клубе прибывших комсомольцев построили.
После команды «смирно» перед строем появился командир бригады. Я его видел впервые. Столь высокий чин нас не баловал своим вниманием. Последовала команда: «Комсомольцы, родители которых остались на оккупированной территории, три шага вперед». Вышедших из строя увели назад в казармы. Это разделило нашу неразлучную тройку: Гавриил Морговский и Валентин Тропинин покинули клуб, а я остался. Последовала следующая команда: «Комсомольцы русские, украинцы, белорусы и евреи три шага вперед!» Вышло около сотни человек. Вышел и я. Нас построили по трое в ряд и увели к штабу бригады. Остальных распустили. Нам же приказали разобраться по подразделениям, построиться в затылок друг к другу и поочередно подходить к одному из трех столов, установленных перед зданием штаба. Всю площадку перед штабом освещали специальные фонари, закрытые сверху.
За каждым столом сидели по три командира, как потом выяснилось, командир, комиссар и особист полка. Каждый, кто в порядке очереди подходил к столу, докладывал свою фамилию, имя, отчество, год и место рождения, сведения о родителях и военную специальность. Тут же одних отправляли налево, других отпускали в расположение своих частей. Когда очередь дошла до меня, я доложил, что детдомовец, то есть государственный ребенок и своих родителей не помню. По-видимому, я удовлетворил их требования и был отправлен налево.
К концу этой процедуры в левой стороне площадки осталось 45 человек. Всех нас отвели в одну из штабных комнат и оттуда по одному вызывали в другую смежную комнату. Там за большим столом, покрытым зеленым сукном, расположились несколько командиров рангом повыше. Процедура опроса повторялась, только проводилось более скрупулезно. Половину из нас опять отсеяли. В чем заключался критерий отбора, мы так и не поняли. Осталось нас только 25 человек. Из знакомых мне был только один, мой недавний учитель, помкомвзвода Федор Воронин. Он был кадровым военным, участвовал еще в войне с финнами. Как он позже признался, ему очень нравилась моя фамилия и он всегда и всюду, куда бы ни требовались люди, выкрикивал мою фамилию первой.
Нас, отобранных для какого-то задания, оставили ночевать в штабе бригады, а утром погрузили на крытый грузовик ЗИЛ-5 и куда-то повезли. В армии нас приучили не проявлять любопытства. Чем меньше знаешь, тем лучше. Но ведь каждому интересна собственная судьба! Между собой мы, конечно, гадали о том, что нас ожидает в дальнейшем.
Привезли нас во двор какого-то здания. Потом мы узнали, что это был Особый отдел штаба Закавказского фронта. Значит, мы оказались в Тбилиси. Там разгрузились. Через некоторое время подошла еще одна такая же машина. Когда она разгружалась, мы увидели группу младших командиров, тоже 25 человек. Они прибыли из 38-й запасной бригады, расположенной под городом Сурами. Промариновали нас во дворе Особого отдела часа четыре.
Здание и двор Особого отдела охранялись, за ограду нас не выпускали. Затем нас начали вызывать внутрь здания по одному, выкрикивая фамилии. Мы же, сбившись в кучу, знакомились, говорили о чем угодно, но не о том, что нас ожидает. Нас беспокоило только то, что никто из вызванных наших товарищей не возвращался назад. Это вызывало недоумение и настораживало.