Получив данные об общей обстановке в республике и конкретную задачу нашему отряду, «Батя» объявил нам, что ночевать будем в этом хотуне, а дальнейшее движение отряда будет производиться в дневное время. Ночное охранение — по отработанной схеме. Ночевка прошла без всяких происшествий. Правда, ночуя в калмыцких хатах, мы набрались блох, которые в дальнейшем очень всех допекали.
До места назначения дошли в три перехода. По пути было еще несколько стычек с конными разъездами легионеров. В основном это были калмыки, но встречались также казаки и кавказцы. Они постоянно следовали за нами, появлялись внезапно то справа, то слева, но в основном держались на расстоянии выстрела — боялись наших пулеметов. Какой урон мы нанесли им неизвестно, сами же потеряли одного хлопца.
В Приютное вошли в полдень. Какого числа это произошло, я не помню. Село было большое, тысяч на 25 населения. Пока дошли до центра села, нас на расстоянии провожала детвора. А взрослое население стояло у ворот домов и молча наблюдало за нашим шествием. Некоторые здоровались с «Батей», с Дорджи Горяевым и с Дзюбой. Ведь они были жителями этого села.
Дошли до центра, разместились в здании школы. У немцев там был госпиталь. Наш отряд несколько дней жил в этой школе-госпитале на казарменном положении. Неподалеку протекала река Маныч. И, как всегда, наш берег был пологим, а немцы располагались на крутом берегу.
Глава 9 В резерве ЦШПА
На восстановлении Советской власти в Приютинском улусе Калмыцкой АССР
Мы находились в готовности № 1. Нам было сказано, что в случае прорыва немцами обороны наших войск, мы должны уйти обратно в степь, либо в манычские лиманы, и выполнять ранее поставленную задачу. По ночам мы патрулировали центр села и охраняли здание улускома партии. «Батя» стал секретарем улускома партии, а комиссар председателем улусного исполкома.
Всех бойцов отряда распределили по различным органам улусного управления. Вещмешки с минами и взрывчаткой сложили в одной из комнат школы, которая всегда охранялась. На мешках каждый написал чернильным карандашом свою фамилию. Оружие, кому оно было нужно, носили с собой, например, ребята, назначенные в милицию. Остальные держали его в казарме так, чтобы оно было под рукой. Заместитель командира по материальному обеспечению Дзюба организовал столовую в здании, расположенном рядом с улускомом партии.
Вскоре меня вызвали в улуском партии, где «Батя» объявил, что бюро улускома утвердило меня секретарем улусного комитета комсомола. Я был комсоргом нашего отряда, поэтому моего согласия при утверждении на эту должность не спрашивали. Я воспринял это сообщение как приказ командира и, как всегда, ответил «есть!».
Улускому комсомола выделили одну большую комнату в здании только что открытого парткабинета улускома партии, и я стал работать. Сначала по указанию комиссара ко мне на учет встали все комсомольцы нашего отряда, хотя членских билетов ни у кого не было. Уходя на задание, мы все документы оставили в штабе спецшколы. Я поручил каждому из наших ребят выяснить в своих организациях, кто здесь до оккупации был комсомольцем и прислать их ко мне, чтобы подвергнуть проверке и поставить на учет. И пошли ко мне ребята и девчата.
Каждого я просил предъявить комсомольский билет. У многих их не было. Во время оккупации одни специально уничтожили их, другие по каким-либо причинам не смогли сохранить. Я требовал объяснений. Из числа тех, кто сохранил билеты, мы создали комсомольский актив района, а он, в свою очередь, избрал из своего состава бюро комсомольского улускома.
Кому, как не местным, было знать о поведении жителей Приютного в период оккупации. И действительно нам удалось узнать от них многое из того, что творилось в Приютном и в районе нашего действия. Многое из этих рассказов заинтересовало и органы госбезопасности и контрразведку 28-й армии.
Тем временем Совинформбюро сообщило, что в середине января 1943 года 51-я и 2-я гвардейская армия выбили остатки танковой армии Германа Гота с позиций на реке Сал и отбросили ее на реку Маныч, северо-восточнее Ростова-на-Дону.
Так прошла неделя. Выходных дней тогда не существовало. В один из дней связной улускома партии передал мне вызов «Бати». Я привык к тому, что командир или комиссар вызывали к себе то одного, то другого бойца нашего отряда по различным вопросам и не придал этому значения. Когда я без стука ввалился в его кабинет, оторопел. Кабинет был полон людей. Оказывается, там шло заседание бюро улускома партии. «Батя», увидев меня, сказал: «Вот он. Садись, сын, и отчитайся о работе улускома комсомола».