Памятуя твердо, в каком настроении находился мой прямо начальник и что мне сказал великий князь, фельдмаршал Михаил, я, внутренне обращаясь к Богу с молитвой, встал, приказал всем лишним удалиться, твердо заявил: по данному мне полномочию начальника войск охраны Закавказской железной дороги, считаю подозрение о работе подземного минера объяснимым естественными причинами и не считаю возможным останавливать по высочайше утвержденному маршруту движение поездов чрезвычайной важности. Требую от железнодорожного начальства и жандармского надзора установления самого бдительного технического надзора за полотном ж[елезной] дороги. Кроме того, жандармскому надзору сверх войсковой строевой охраны подозрительного участка иметь еще секретных переодетых агентов в 5-и верстах с обеих сторон полосы местности; конными разъездами освещать эту местность до полуперехода в обе стороны. Объявляю совещание закрытым и именем начальника охраны все разговоры с посторонними лицами об этом происшествии строго запрещенными.
Только один ротный командир выразил мне полное удовлетворение этим решением; все остальные строго официально молча откланялись. Я тот же час послал по телеграфу условленный ответ г[енерал]-л[ейтенанту] ф[он] Шаку и до самого утра провозился с проверкой осуществляемых мер охраны на этом подозрительном участке. На сердце у меня было огромная тягость: ясно понимал я, какую страшную ответственность я принял на свои плечи. Но в то же время я чувствовал, что иначе решить этот вопрос без самого тяжкого скандала невозможно.
Прибыв днем с поездом на ст. Михайловскую, я немедленно явился к г[енерал]-л[ейтенанту] ф[он] Шаку. Доложив ему мою встречу с великим князем Михаилом и все, что я от него услышал, я подробно изложил весь ход расследования, совещания, моего определенного решения и подробности принятых мер охраны на опасном участке. Генерал молча и серьезно выслушал, а затем спросил:
– Дело сделано. Что будет, то будет. Теперь я лишь одно буду ожидать: телеграммы с опасного участка о проследовании царских поездов. Пройдет благополучно, я жив, неблагополучно – я кончаю свое существование этим револьвером.
Я молчал, понимая, что это не шутка и решив твердо последовать примеру своего начальника. Сутки проходили для меня мучительно в тысячах всевозможных заботах и дерганий во все стороны, лишивших меня сна и аппетита.
Подходил роковой день и час… Ровно в 11 ч. Утра подали телеграмму о благополучном прохождении царскими поездами опасного участка. Радостные слезы появились на глазах генерал]-л[ейтенанта] ф[он] Шака, и он, крепко пожимая мне руку, сказал: «Никогда не забуду нашей совместной работы».
На следующий день утром мы с ним уже мчались в Батум, чтобы упредить царские поезда (задержанные приемами встречами в Кутаисе) и присутствовали при посадке царской семьи на один из военных кораблей Черноморского флота. На пристани в ожидании прибытия императора выстроились представители местной власти: губернатор, его старшие сотрудники, комендант вновь строящейся крепости; на самом конце этой линии стоял местный воинский начальник, подполковник небольшого роста, худощавый, с большой рыжей бородой. Правее губернатора стоял г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак, а я, по уставу, за ним, в одном шаге в затылок.
Александр III
Поодаль от нас князь Дондуков-Корсаков о чем-то беседовал с военным министром г[енерал]-а[дъютантом] Банковским. Вот прибыл, наконец, и император, направившийся с дежурством Свиты к фронту представляющихся, тогда как вся семья прошла прямо на корабль. Поговорив немного с князем Дондуковым-Корсаковым и крепко пожав ему руку, император быстро подошел к г[енерал]-л[ейтенанту] ф[он] Шаку и заботливо справился о его здоровье, подавая ему руку. Г[енерал] – л[ейтенант] ф[он] Шак, уже без всякой повязки, но с большими желтеющими синяками на лице, почтительно благодарил на внимание.
– Я очень доволен и видом, и выучкой вашей дивизии, – сказал ему с искренней доброжелательностью император, – и сердечно вас благодарю и за все ваши труды. Но скажите мне теперь откровенно, как фамилия этого фокусника, который устроил вам такую неприятность?
– Ваше величество! Это георгиевский кавалер, прекрасный боевой начальник и верный Ваш слуга. Он от всего сердца хотел лучше выразить радость встречи полком с царской семьей. Дозвольте не называть его фамилии, – отвечал почтительно и твердо г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак.