«…Пять!..» — Проговорил Брат мысленно, зажимая простреленное на вылет левое плечо…
Шальной рикошет достал и его…
«…Ничего, ничего, сержант! — Скрипел он зубами. — Теперь их осталось только трое!.. Теперь уже легче!..»
Ой, ли!..
«Духи», пошедшие в эту погоню, попались не только настойчивыми, но ещё и фанатичными — они теряли своих бойцов, но настырно шли дальше… Только теперь подобраться к ним Брату стало очень сложно — боевики постоянно были настороже…
Сколько прошло ещё времени после той стрельбы, теряющий вместе с кровью и силы, сержант уже не соображал… Но…
Пришёл момент, когда он произнёс, всё же:
«…Шесть!..»
Он шёл за моджахедами следом, он слышал их шаги, но догнать этих двоих, сил уже почти не оставалось…
И вдруг…
Он понял, что «духи» остановились… И не просто остановились — они залегли прямо на полу очередного пещерного коридора и передёрнули затворы автоматов…
«…Неужели услышали меня!.. — Была вялая мысль. — Бля!.. Здесь даже никакой трещины нет в стене… Всё, Каха-брат, кажысь приплыли, как сказал бы Палыч!..»
Но сдаваться на волю судьбе сержант вовсе не собирался!
Он тоже улёгся на пол, взял в обе руки по кинжалу, и попытался прислушаться…
И услышал!..
Нет, слов он не разобрал — далековато было, да и эхо мешало разобрать что-либо, но… Он узнал тембр голоса…
Так, с лёгкой хрипотцой, всегда разговаривал отставной «Дельфин»…
«…Ну, нет! Суки!!! Палыча я вам не отдам!..»
Откуда только силы взялись у этого до смерти уставшего, измученного, раненного парня!.. Он крался вперёд так, словно и небыло вовсе всей этой бессонной ночи, того боя в кишлаке, того осколка, снявшего с него «скальп», и той пули, пробуравившей сквозную дыру в его плече… Это опять был тот непобедимый, многоопытный инструктор, которому предстояло вспомнить всё своё умение, и спасти своих друзей…
На моджахедов, изготовившихся стрелять «на голос» он вышел через считанные секунды…
Они лежали рядом, и, видимо решали, как же им поступить: начать стрелять прямо сейчас, или ещё немного подождать и сообразить, что происходит впереди… Они лежали и едва слышно перешёптывались когда…
Каха прыгнул на них сзади, как тигр, и воткнул свои смертоносные «когти» точно в шеи…
Но тут Фортуна, наверное, устала помогать Брату, и решила и сама немного передохнуть от трудов праведных… И сержанту не повезло… Простреленное плечо со всего маху, раной, въехало в приклад «духовского» АКМа…
«…Семь и восемь!.. Всё, отбились!..»
Это была последняя мысль, которая молнией промелькнула в его гаснувшем сознании… А потом наступила беспроглядная чернота…
…6.58 АМ…
…Сколько прошло времени до того момента, когда он очнулся от беспамятства, Каха, конечно же не знал, но его словно кто-то дёрнул за раненное плечо, и сержант со стоном пришёл в себя:
«…Так, Кахабер Сосоевич, „духов“ здесь больше не осталось! — Он тут же вспомнил всё, что происходило с ним в этих пещерах. — И пацанов я почти догнал — голос слышал! Палыч разговаривал, а значит он пришёл в себя — это уже хорошо… Теперь… Теперь вставай, сержант, и догоняй своих!..»
Сделать это было не так-то уж и просто — его ранения, его потерянная кровь, его совершенно нечеловеческое нервное напряжение, ответственность за жизнь товарищей, которую он добровольно на себя взвалил, отобрали у Кахи практически все оставшиеся силы… Но…
Брат до хруста, до скрежета сжал зубы, и, опираясь на руки, встал сначала на колени. Затем, пошарив руками в темноте, нащупал свои кинжалы и, через несколько секунд вернул их в ножны.
Теперь уме предстояло самое, наверное, сложное — встать на ноги…
Но Брат не стал терять времени и сил понапрасну, трезво оценив свои возможности. Он нащупал в темноте, трофейный теперь уже, пулемёт ПК, поставил его на приклад, и опираясь на его пристёгнутую коробку, в которой покоилась пулемётная лента, кое-как поднялся на ноги… И тут же опёрся здоровым плечом о влажную и осклизлую стену пещеры… Голова кружилась так, что ею впору было заменить несущий винт вертолёта…
И если бы здесь была какая-нибудь бумага или хотя бы сухая солома, то она наверняка сейчас разгорелась бы ярким пламенем от тех искр, которые полетели из глаз сержанта!..
«…Ничего-ничего! Держись, Каха-брат! — Уговаривал он сам себя. — Теперь тебе надо только выйти отсюда, из этого подвала, бля, на солнышко, и тогда всё будет хорошо!..»
Странное дело, но его глаза видели в этой темноте всё, что было на его пути, и Каха побрёл вперёд, опираясь на пулемёт, как на костыль, в ту сторону, куда уходили его друзья, унося раненного подполковника… И ещё более странным было то, что с каждым шагом, с каждым метром, ему становилось всё виднее и виднее…