Он пришел в себя от острого запаха нашатыря, ударившего в нос...
Филин открыл глаза и увидел, что над ним склонился пожилой белый мужчина какой-то очень уж академической внешности, а за его спиной возвышался полковник Гонсалес... И еще... Он лежал в своей коморке, укрытый горой какого-то рваного тряпья, которое когда-то называлось одеялами...
Странно, но ему, несмотря на все эти «теплые вещи», было жутко холодно... Его трясло так, словно он вышел голышом прогуляться по окрестностям Северного полюса и забыл вдруг, уподобясь полному дауну, как идти обратно...
...«Академик» разговаривал с Кайманом по-английски, поэтому Филин, хоть и с трудом, в таком состоянии он, наверное, с трудом понимал бы и родной русский, соображал, о чем и о ком вообще идет речь...
– Это малярия, господин полковник.
– «Болотная лихорадка»!..
– Называйте, как хотите, но болезнь налицо! Сколько дней он у вас в «таком» плену?
– Уже шесть.
«Академик» снял очки в тонкой золотой оправе и протер стекла:
– Все правильно... Классический случай... Инкубационный период малярии от шести до тридцати шести суток, но у него он развился гиперактивно, потому что москиты его инфицировали каждый день...
– Что теперь? Сколько он протянет?
– Этот первый приступ пройдет через несколько часов... А потом... Потом не знает никто! Все зависит от того, как пойдет течение болезни... Если следующий приступ, а он будет обязательно, произойдет через трое суток, то это так называемая «трехсуточная малярия», с ней, если ее не лечить, он может прожить либо несколько месяцев, либо несколько лет...
– Так долго мне не надо!..
– А вот если приступ будет на четвертые сутки, тогда дело плохо...
– Что это значит, док?!
– «Четырехсуточная малярия», приступы которой бывают раз в четверо суток, – самая тяжелая форма этого заболевания... Если ничего не предпринимать, то человек обычно погибает после третьего или четвертого приступа...
– Если все так, то он подохнет примерно через две недели?
– Да, полковник...
– Мало!..
Кайман плюнул на пол, но для Андрея этот плевок был самым, наверное, счастливым знаком – это означало, что его экзекуция в ожидании дона Алесандро должна продлиться еще не меньше двух недель! Видимо, все же внесли его выстрелы раздрай в стан наркомафии... Но... Дела денежные, видимо, были важнее мести: дон Саша решал вопросы бизнеса... А за это время за ним придут! Обязательно придут! В это Филин верил свято!..
– Что можно сделать, док, чтобы он жил?
– Полное переливание крови!
– А лекарства там эти ваши всякие?
– Единственное действенное «лекарство» при этом заболевании – это полное переливание крови.
– И все?
– К сожалению, медикаментозных средств еще придумано не было, полковник...
– Ясно! Хорошо, док!.. Спасибо вам за вашу работу... Если понадобится, то по поводу этого... – он ткнул пальцем в сторону Андрея, – я обращусь к вам еще раз... А теперь вы можете быть свободны!..
Они ушли вместе, оставив Андрея в одиночестве.
«...Ну, что, Андрюха?.. Конец подкрался незаметно?.. Две недели, если все хреново?.. Ладно!.. Я и из этой дыры тоже выползу... – Он едва заметно улыбнулся. – Не дождутся!..»
Ох, уж эта одесская натура!.. Даже сейчас, в таком бедственном состоянии, в его голове, как это и было абсолютно всегда, всплыл старый одесский анекдот в тему:
«Возвращается как-то оч-чень пожилой еврейчик домой. Идет, опирается на палочку. Кряхтит себе под нос, как это делают все люди после семидесяти лет... Заходит в старый одесский дворик и садится на скамеечку передохнуть. Вдруг на втором этаже открывается окно, и в него высовывается его соседка по „коммуналке“:
– Здгявствуйте, Сэмэн Согомонович!
– И тебе того же, Софочка! – отвечает старик.
– Ви таки погуляли сегодня по Одессе?
– Хогошо погулял...
– Ви не устали? Как ви себя чувствуете?
– Не дождетесь!!!»...
...Тогда, той ночью, ему приснился странный сон...
...В полной темноте Андрей вдруг различил странный силуэт, склонившийся над ним. Он пытался рассмотреть его получше, но что-то мешало. Он пытался пощупать этот силуэт, но руки не слушались своего хозяина... И тогда он вспомнил, за что его прозвали Филином, и попытался включить свой природный «прибор ночного видения». Это было сложно. Теперь сложно. Но... Он увидел! Увидел сказочный, лохматый куст, который смотрел на него. Он увидел глаза этого куста!.. И Филин стал отмахиваться...
– Уйди, гад! Мне еще рано!..
– Я его нашел! – проговорил куст.
А потом... Потом этот куст поднял его на руки и понес куда-то...
– Уйди, леший! Сгинь нечистая! Я еще не твой!..
А куст все нес и нес его обессиленное тело, совершенно не обращая внимания на его жалкие попытки отбиться...
И... Андрей смирился...
«...Он сильнее меня... Значит, так тому и быть... Значит, и мое время уже пришло...»
Этот «куст с глазами» нес его бесконечно долго... Сквозь леса и горы...
А потом Андрея съела огромная, зеленая стрекоза, которая при этом очень громко выла и хлопала своими крыльями...
Только до этого она сказала одну фразу, поблескивая своими круглыми, выпученными глазами:
– Ну, здравствуй, дорогой! Как же долго я тебя ждала!..
...А потом было утро, очередное утреннее «приветствие» Каймана и... день седьмой...
А потом восьмой... Девятый...
Его все так же опускали в этот зловонный ад... Ему все так же поливали голову водой каждый час... А он все так же «перекусывал» в течение дня живым, шевелящимся протеином... А по ночам ему продолжал сниться все тот же странный сон, в котором живой куст уносит его куда-то очень далеко, чтобы отдать на съедение огромной стрекозе-монстру...
А еще к нему приглядывались... И когда на третьи сутки у него не случилось обязательного, предсказанного «академиком» приступа, от Каймана «нянькам» Андрея поступил приказ...
В то утро его десятого дня плена из малюсенькой коморки в ангаре Андрея попросту не вывели. Но, кроме этого, «знаменательного события», случилось еще кое-что... Ему принесли еду... Горячую еду!.. Нормальную, человеческую, горячую еду – какое-то густое, коричнево-серое странное варево, от которого за версту шел запах... Не вонь протухшего под солнцем, застарелого дерьма в яме, а именно запах!.. И пусть это был запах странной еды пленника, и... это был запах прелых бобов и еще чего-то, такого же прело-протухшего, видимо, для охраны это была вообще не еда, а накормив ею своего пленника, они самоутверждались в том, что они люди, а он уже законченное животное, но... Это была настоящая, хоть и поганая, такая, на которую даже помоечные собаки вряд ли позарятся, но еда!.. Это был запах блаженства... Запах ЕДЫ... Не знали, наверное, эти охранники никогда, что такое жевать «живой протеин», сидя по шею в дерьме, чтобы выжить! Иначе их мысли текли бы совершенно в другую сторону – они бы отгоняли от Филина всех мух и комаров, чтобы не дать ему подкрепиться...
А потом случилось вообще необъяснимое...
Один из охранников усадил Филина на тюфяке, оперев его спиной о стенку, и... стал кормить с ложки!..
Первую же порцию он выплюнул охраннику в лицо, хотя перебороть желание сожрать все и прямо сейчас стоило ему нечеловеческих усилий!
Но!..
И этому, к сожалению уж или к счастью, его тоже учили в свое время умные инструктора. Это были прожженные вояки, одни из тех, из самых первых советских спецназовцев, которых учили выживать и вьетнамские инструктора близ военной базы в Камрани, и кубинские, которые были еще сподвижниками Кастро и «товарища Че»: «Твой противник, если он умен, обязательно сыграет „свою игру“ на твоей слабости! Если только ты пошел на поводу у своих желаний – ты уже проиграл! Ты еще не знаешь об этом, но ты уже проиграл! И тогда у тебя остаются лишь два пути – стать марионеткой и делать все, что от тебя потребуют, либо вспомнить, кто ты есть, и забыть обо всех мнимых благах... И сдохнуть... Не став предателем... Не став тем, кого из тебя обязательно попытаются сделать...»