Африканская ночь уже полностью вступила в свои права. Началась ночная жизнь: в кронах деревьев что-то похрустывало и попискивало, в траве что-то пощелкивало, а иногда и почавкивало – жизнь шла своим чередом, – кто-то искал себе ужин, а кто-то пытался им не стать, кому-то везло, а кому не очень. И всем им было абсолютно наплевать на то, что полтора десятка двуногих вот уже третью неделю пытаются спастись. Что здесь особенного? Обыденность! Здесь каждую секунду кто-то пытается спастись и кто-то охотится...
Филин сидел, опершись спиной о теплый шершавый ствол, и пытался разглядеть сквозь густую листву единственным глазом, ибо второй уже полностью заплыл после схватки с Климом, такие большие и яркие в этих африканских широтах звезды. И это было странно и необъяснимо, но в сплошном зеленом потолке ему удалось все же отыскать довольно большую проплешину, сквозь которую ему улыбнулась полнолицая, пухлощекая желтая луна в обрамлении крупных бриллиантов звезд. Ночное светило словно в окошко заглянуло к Андрею... И вспомнил он старенькую, давно забытую песню группы «Воскресенье», вернее, Константина Никольского. И запел ее тихо, почти «про себя»:
...У сильного Филина наступил кризис. Даже не так. Андрей впал в глухую, тягучую депрессию. Хотя именно он всегда утверждал, что: «Депрессия – болезнь слабаков и неудачников! И еще бездельников!» Его, правда, уже посещала эта гадость тогда, восемь лет назад, в сентябре 90-го, на плато близ аула Мадагиз в Нагорном Карабахе. Когда из его вновь созданного разведдиверсионного отряда «Сова» по вине бестолкового старого генерала осталось в живых четырнадцать человек – все его многоопытные «старики», да и те поголовно раненые, а двадцать шесть «зеленых» пацанов сложили головы. Когда они похоронили их всех в трех братских могилах, будучи не в силах вынести тела к своим, и давали тот безмолвный салют[111] ... Тогда, так же как и сейчас, Андрею хотелось умереть. Нет! Не за понюшку табаку, конечно, а отомстив!.. Но все же умереть. Чтобы не смотреть в полные укора и обвинения материнские глаза... Тогда, восемь лет назад, он был силен и... Бессилен что-либо изменить – не спросив его, за него все решили... Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...
Сегодня же Андрей понимал, что «его» спасательная операция на 95 процентов обречена на провал... И не его была в том вина, и никого другого! Просто... Оно всегда так бывает – «просто!»... Кто-то из штабных не учел какой-то мелочи, чего-то недодумал, не предусмотрел... А в итоге – «революционеры» оказались намного проворнее, намного организованнее, а главное – намного умнее и профессиональнее благодаря тем инструкторам, о которых «штабники» и слыхом не слыхивали... А расхлебывать заваренную кашу приходилось, как и всегда это было раньше, простым труженикам войны. И их неудача – была только их неудачей, а удача – заслуга всего командования...
А факты оставались фактами – их «хвост» плотно висел на хвосте (простите за тавтологию), и не было никакой гарантии того, что Скорпион со своими бойцами сумеет выкрутиться. И впереди, к конечной точке их одиссеи озеру Чад, лежала еще по меньшей мере сотня километров по африканской саванне. И «нести на себе» этот «обоз» предстояло им, шестерым, хотя теперь уже восьмерым, профи от армии... И эта мнимая безысходность давила на Андрея неподъемным грузом... То ли устал Филин, то ли начал стареть... Кто знает?..