Те двое пытались убедить Коннора пропустить их, но с таким же успехом можно было попытаться уговорить солнце садиться на востоке. Наконец парни сдались. Один из них сказал что-то напоследок, и Линда с ужасом увидела, как исказилось яростью невозмутимое лицо Коннора. Он схватил несчастного за шиворот и сильно толкнул. После этого все попытки журналистов наладить контакт прекратились. Они быстро залезли в свою моторку, и та унеслась прочь.
Коннор остался на берегу. Он дождался, когда лодка скроется из виду, и вернулся в дом. Линда кинулась к нему навстречу, но он резко бросил:
— Я же велел тебе оставаться в доме.
— Я не понимаю, Коннор! Почему это все… Откуда журналисты и зачем они хотели сфотографировать меня? Какие деньги? И кто такой Френк Суини?
— Управляющий фонда Чериша, основанного твоим покойным мужем Ником.
Линда нахмурилась.
— О чем они говорили, разъясни-ка это мне! Я что, занималась делами фонда?
— Не думаю, но точно сказать не могу.
— Тогда какого черта я должна знать, покинул он страну или нет?
— Действительно, какого черта… Ладно, пойдем в дом, там безопаснее. Нет никакой гарантии, что эти ушлые молодцы не высадятся на той стороне и не проберутся через холм.
Линда послушалась не сразу, и тогда Коннор просто взял ее за плечо и препроводил в дом силой. Занавесил окна, плотно прикрыл дверь. Линда с тревогой наблюдала за тем, что он делает, а затем тихо спросила:
— Коннор, что происходит? Они журналисты, да? И они хотели видеть меня. Зачем?
— Кое-кто написал книгу о Нике Черише. Нечто вроде документальной клубнички. Грязные сплетни, неожиданные откровения и все такое. Эти люди хотели задать тебе вопросы. Судя по всему, за ними придут и другие.
— Но почему?
— Потому что ничто так не поднимает тираж газеты, как скандал. А если они выяснят, что ты потеряла память… Полагаю, нам лучше этого избежать!
— Кто написал эту книгу?
— Я ее не видел, так что ничего не могу сказать.
Коннор что-то недоговаривал! Это ясно читалось в его глазах, впрочем, как и то, что больше он не собирается говорить на эту тему. Линда зябко обхватила плечи руками. Знакомый тоскливый ужас накатывал на нее.
— Почему они говорили про деньги? Если я не имела отношения к делам фонда, откуда я могу знать про деньги?
— Не имею понятия.
— Неважно. Что бы это ни было, я выясню это.
— Тебе многое предстоит выяснить, Линда…
— Либо я верну себе свою жизнь, либо нет. Даже если амнезия избавила меня от очень плохих воспоминаний, я должна их вернуть. Без них я пустышка, а моя жизнь — черный тоннель.
— Это пройдет. Ты хорошо себя чувствуешь? Побледнела…
— Все в порядке. Просто задумалась.
Они сели за стол и поужинали. Тоненькая паутинка недоверия разрасталась на глазах, Линда почти физически ощущала это. Разговоры о пустяках — и пристальный взгляд золотых глаз. Коннор Брендон о чем-то крепко задумался, и виной тому было ее прошлое.
Паутинка превратилась в крепостную стену, когда после ужина Коннор Брендон объявил:
— Я буду спать в другой комнате. У нас могут быть ночные визитеры, и мне не хотелось бы увидеть камеру, направленную прямо на нас с тобой!
8
Потрясенная его словами, Линда с трудом выдавила:
— Не думаешь же ты, что эти журналисты способны взломать двери или влезть в окно…
— Нет, не думаю. Но дверь в спальню ты все-таки запри. На всякий случай.
Линда овладела собой.
— Разумеется. Спокойной ночи.
Она вышла поспешно, стараясь скрыть охватившие ее горечь и разочарование.
Коннору стоило бы подыскать более подходящий повод для того, чтобы спать в соседней комнате!
Что-то в отношениях между ними изменилось, словно трещина пролегла там, где только что была благословенная и цветущая земля любви. Линда даже могла точно сказать, когда это началось: после той встречи с журналистами на пляже в заливе. Что они ему сказали?
Заболела голова, и Линда выпила сразу две таблетки болеутоляющего. Мрачная, несчастная, разом осунувшаяся, она открыла на ночь окно и легла в постель.
А может, журналисты ни при чем? Может быть, Коннор просто пресытился ею?
Долгая, невыносимо долгая ночь тянулась над миром, и Линда лежала без сна, тоскливо вслушиваясь в равномерный шорох волн, накатывающих на берег. Что она будет делать теперь, когда Коннор в таком настроении?
Заснула она под утро и проснулась поздно, солнце уже вовсю заливало золотом синий шелк неба. Собственно, разбудил Линду шум мотора, и она в тревоге поспешила вниз, в гостиную.
Коннор был здесь, и при виде него сердце Линды взмыло, а затем обрушилось куда-то вниз. Так всегда бывало, когда она смотрела на его мужественное лицо, но сегодня к этому чувству примешивалось еще кое-что. Неуверенность. Тревога. Страх.
— Коннор… Что случилось? Опять журналисты?
— Вертолет.
— Тот самый, на котором мы сюда прилетели? Что он здесь делает?
— Собирается забрать нас отсюда, что же еще!
Линда в панике пыталась хоть что-то прочесть на этом бесстрастном лице, хоть что-то, вселяющее надежду.
— А… куда мы летим? И каким образом ты вызвал пилота?
— Вообще-то здесь есть телефон.
Линда вскинула голову, фиалковые глаза опасно прищурились и запылали грозным огнем.
— Да, но ты говорил, что связи нет…
— Я говорил, что связь плохая, и это правда. Вчера я так и не смог дозвониться, но сегодня утром пробился. Кроме того, я узнал, что вчерашние журналисты опять едут на остров. На вертолете летят двое охранников, они проследят, чтобы ни одна живая душа не смогла высадиться на берег, так что вполне возможно, что мы сможем незаметно улизнуть отсюда и без помех добраться до Мельбурна.
— До Мельбурна? Но с какой стати я должна… Почему я не могу поехать к себе домой?
Жесткое лицо чуточку смягчилось, но Линде хотелось совсем другого. Чтобы Коннор обнял ее, прижал к себе, стал вновь нежным и внимательным…
— Линда, твой дом сейчас осажден журналистами всех мастей. Мы полетим в Мельбурн, ко мне домой. У меня есть частная посадочная площадка, и уж туда-то ни один из писак не сунется, это я могу гарантировать. Кроме того, в Мельбурне мы сможем показать тебя специалисту-психиатру.
— Психиатру?!
— По поводу твоей амнезии.
— О, разумеется… Хорошо, я буду готова через десять минут.
Какая же она глупая! Хотя это вполне логично — женщина с амнезией не помнит о своей амнезии.
Яростное нежелание встречаться с журналистами заставило Линду собраться почти молниеносно. Кидая вещи в сумку, она подумала, что уж в Мельбурне-то найдет хоть какую-нибудь газету, где написано про человека, за которым она была замужем. Должна быть какая-то зацепка, что-то такое, благодаря чему ее память проснется!
Дом был огромен и роскошен. Обстановка, как и в «лачуге» на острове, была подобрана с большим вкусом и носила на себе отпечаток характера хозяина. Это был истинно мужской дом. Коннор проводил Линду в ее спальню, которая, видимо, была предназначена для гостей, учитывая наличие в ней отдельной ванной комнаты.
Интересно, понимает ли Коннор, что она в него влюблена? Потому что, хотя он и говорил ей, что хочет ее, об истинных чувствах Коннора с уверенностью говорить нельзя. Физическое влечение — это еще не любовь!
А влюблена ли она сама? Бывает, даже заложники проникаются чувствами к своим похитителям, потому что общаются слишком тесно и слишком часто. Они с Коннором жили в полном уединении, она зависела от него, так не потому ли так сильна стала ее привязанность?
Вопросы кружились в голове Линды, обгоняя друг друга, и неожиданно она почувствовала раздражение и даже злость. Какого черта она должна безвылазно сидеть в доме Коннора, в чужом доме!
Линда не стала распаковывать вещи и спустилась в гостиную. Коннор окинул ее своим чуть насмешливым взглядом, исполненным некоторого превосходства.