Она ритмично приподнимала и опускала бедра, словно прямо перед его глазами, над бешено стучащим сердцем, а не ниже по течению крови, происходит таинство соития с его невидимой аурой. Словно не язык и губы, а влагалище сжимает, принимает и отпускает его, совершая десятки головокружительных прикосновений. Она постанывала так искренне, что смогла максимально сократить всю операцию.
Гриша придерживал ее, стараясь умерить пыл, продлить удовольствие, но Кох задрожала всем телом, охнула, и Кутялкина затопило теплом.
Она долго не выпускала его изо рта, не потеряв ничего из того, что он мог дать. Потом скользнула к нему и, задрав подбородок кверху, пробулькала:
– Делиться?
Гриша отказался, испуганно прикинув, какие бездны экспериментов ждут их на пути выживания.
Уже засыпая, он вновь принялся гладить её:
– Хватит уже меня лапать, – сонно предостерегла Наталия.
– Почему?
– Спать мешает, – шепнула она. – Бог хотел сочинить клитор, а придумал меня. Теперь я вся разбухаю, стоит ко мне прикоснуться. Если захочешь еще любви, просто скажи.
– Говорю, – откликнулся Кутялкин.
– Отлично. Единственно, я забыла тебя спросить – а как же Ромка, Сенька и их рогатая мама, по которым ты недавно стенал?
«Вот он разворот риторических фронтов, – Кутялкин живо почувствовал исходящее от Кох раздражение, – Мои бублики тут не причем. Они не имеют ничего общего с тем ужасом, который происходит с нами. Я всегда хотел отделить сыновей от выживания. Я не успел?».
В эту ночь он ничего не ответил Мальвине. Второго экспресса в рай не последовало.
Отказ от работы 60% процентов навигационных центров
Как только Кох уснула, ее дыхние зазвучало совершенно иначе. Вместо почти беззвучных вдохов-выдохов в хранилище зазвучали свист, хрип, бурчание дырявых кузнечных мехов. Кутялкину показалось, что рядом с ним происходит размеренная агония – настолько ужасна была эта какафония в беспросветной тьме подвала.
«Вдруг перегорят лампочки, и я не смогу проверить, кто лежит рядом со мной».
В какой-то момент, Кутялкину показалось – Кох задыхается.
– У тебя всё в порядке? – растолкал он девушку.
– В чем собственно дело, мессир? – удивилась она спросонья. – Вы вновь нуждаетесь в моих услугах?
– Ты дышишь, как стадо моржей. Бронхи? Легкие?
– Невыносимые. Умри, суслик. У меня просто тяжелое дыхание и тяжелый удар правой.
Прошло несколько суток, прежде чем Кутялкин привык к звуку дыхания Наталии. В ту ночь он не подозревал, как невыносимо будет отвыкать от душераздирающего скрипа пробитых кузнечных мехов.
Проведенная на следующее утро инвентаризация преподнесла удивительные сюрпризы:
- в карточках, лежащих на столе, указывались названия книг и код распложения в хранилище – переписано было от силы десятая часть фондов (остановили регистрацию, когда сюда попало что-то действительно важное?),
- не нашлось ни одного предмета, который указывал бы на посещение хранилища в последние 10 лет.
Третий сюрприз как удар поддых. Тщательно исследуя пропущенный вчера стеллаж, Гриша обнаружил пять коробок, с трудом втиснутых на нижнюю полку. Чуть не повалив всю мебель, он вытащил одну из них, заглянул внутрь и обмер.
– Ма… Мальвина, – «Какой вычурный мираж», – подумал Гриша, разглядывая находку. – Мальвина, – чуть громче позвал он, всё еще не справляясь с голосом.
Девушка подошла и хмуро уставилась на внутренности коробки. Даже руки к ним не протянула. Боялась? Наконец, прохрипела:
– Если думаешь, я в восторге от твоей находки, то ты ошибаешься. Это, – она брезгливо ткнула в коробку, – подтверждает самую неприятную для нас теорию. Лучше бы ты динамит нашел или автоген. Или провода.
– Зачем нам провода?
– Протянули бы фазу от выключателя до двери, пустили бы ток.
– И что?
– Может, ебнуло бы тебя как следует, и ты вмиг придумал бы, как нам отсюда выбраться, – печально предположила Наталия.
– Хорошо, что мы нашли не провода, а вермишель, – Кутялкин запустил руку в коробку и достал одну пачку Chicken Ramen[56]. – Ты намекаешь, что ее специально для нас оставили?
– Надеюсь, нет. Таким макаром, скоро мы отыщем зерно, кусочек земли под ламинатом и трахающихся в вентиляционной шахте крыс. Заживем как Крузо и Пятница. Пока смерть не избавит нас от тягот натурального хозяйства. Все это нужно как следует обмозговать. Объявляю общий сбор.
Они уселись на импровизированную кровать.
– Итак, что мы имеем? – начала внутреннее расследование Кох.