Концентрация основных видов вооружения в специальных частях НАТО, составивших менее 5% от общей численности армий стран-участниц НАТО
Кутялкин представлял себя и Наташу как кардиограмму. Он – ровный, подстраивающийся график–волна. Она – разрезающие его, рвущиеся вверх пики. Каждое ее слово, каждое движение – взлет, громкий удар, звон фанфар, падение.
У девушки крепко варила голова. Гриша спокойна признавался себе – если бы не она, они давно бы утратили контроль над ситуацией и… – далее он представлял шимпанзе с измазанными кровью мордами, которые скачут по хранилищу и издают визгливые звуки, которые должны означать смех.
Наталия обладала организаторским талантом, была очаровательно цинична и всё чаще подчеркивала значение Гриши в быту: «ты моя главная надежда, завтрак, который всегда с тобой, а не только стратегический запас мяса», «сразу видно мужик в доме, подумаешь, напердел чуток», «я, пожалуй, здесь и пропишусь», «куда мне без белковой диеты?».
Гриша часто строил версии судьбы Мальвины Грэмл. Из досье, любезно предоставленного Андреевым, Гриша почерпнул немного – мисс Грэмл откусила весомую часть империи мужа (Наталия называла его Полтос – то ли за возраст, то ли за 50-ую строчку Forbes, то ли за сходство с Портосом, нежно любившим дворянские титулы). Свою долю она выгодно пустила в оборот или просто выгодно спустила.
О детстве Наташи не упоминалось, поэтому Гриша предполагал самое невероятное – её воспитали мальчики–эмо? Сетевые тролли[58]? Она росла в барокамере под присмотром телевизора? Ксении Собчак? В детской колонии? В среде профессиональных нищих? В наци–коммуне?
Формирование ополченцев и добровольных воинских подразделений в тысячах полисах Европы
Здесь была уйма времени. Щедро рассыпано в каждом углу. Хватило бы, чтобы всё-всё-всё обсудить – неспеша, с чувством и расстановкой, невозможной в прежней жизни. Вывернуть прежний мир шиворот-навыворот, снисходительно вернуть прежние формы, разрезать, склеить, додумать до самого донышка – и его, и себя, и себя в нём. Но говорить о чем-то кроме того, что составляет жизнь в этих четырех стенах, не хотелось. Не получалось.
Как они не старались, всё, что их окружало, стремительно деградировало. Плохо выветривался затхлый запах. Одежда превратилась в тряпки. Грязные лохмотья не выбрасывали из–за того, что в хранилище было прохладно.
Частички извести, которую они выскребали между камней, серым налетом оседали на вещи, впивались в кожу. Кожа покрылась сыпью, воспаленными пятнами. Тела, несмотря на гигиенические процедуры, стали остро и неприятно пахнуть. Привыкнуть к этому было невозможно.
–Ты веришь, что в пяти метрах над нами гудит Оксфорд? Зеваки прогуливаются по улицам, хохочут студенты? Чистый летний воздух. Птички?
– Почеши яички. Чушь. Нет ничего этого. Только я, Пушкин, Ленин и разбитое стекло. Точнее, я да вонючий хомячок, да несколько килограмм интерьера – вот и вся Вселенная. С этого дня объявляю табу на любые разговоры о мифологических просторах за пределами нашего каземата.
– Не дождешься.
– Бунт на корабле?
– Тебе не кажется, что ЭТО уже не корабль, а смрадное дырявое корыто. Мы давно идем ко дну. И речь только о том, насколько изящно нам удастся захлебнуться.
Наталия гневно вскинула голову:
– О бубликах ты уже забыл? – Кутялкин ничего не ответил. – Чтобы я больше не слышала капризов! Ты дал обещание выжить. Тебе придется сдержать его.
Провал политики создания особых пограничных зон, препятствующих перемещению гражданского населения
Редкие воспоминания Кох скудны и неинформативны. Лишь однажды на его расспросы она не пустилась в шутки–отговорки, а призналась:
– Я рассчитывала, что переговоры с SAS из этого хранилища станут моей звездной ролью. Их будут транслировать все телеканалы мира. Даже интонацию репетировала: «Стоять суки! – неожиданного вскричала она, – У меня в руках письмо Эразма, мать его, Роттердамского к Томассу, сссуке, Мору. Еще шаг – и оно обратиться в пепел. Мне всегда нравились пламенные речи борцов за минуту до того, как они падают нашпигованные пулями.
Несколько раз она рассказывала о несравненном удовольствии, которое доставляет риск расстаться с жизнью.
– Самоубийство – лучшее, не изменяющее сознание, бесплатное средство для извлечения радости. Только решившись умереть, можно испытать неподдельное счастье. Когда угроза миновала. Даже идиотский раунд в русскую рулетку гарантирует несколько дней незамутненной похмельем эйфории.