К пятой неделе заточения они начали сторониться друг друга. Видели друг друга словно в перевернутой подзорной трубе с искажающей линзой.
В изоляции такова концентрация собственных ощущений, что другой человек гораздо быстрее, чем в кипящем на свободе мире, становится стеной с нарисованными непробиваемыми глазами.
Получение особыми подразделениями НАТО бессрочного мандата на охрану территорий и границ FDZ.
Сначала Кутялкин перестал желать Наташу. Согревающие ночные объятия обратились неприятным обременением – словно прятаться от кинжального ветра и холода у остывающей туши убитого медведя.
Стали казаться бесполезными слова и действия, которые она совершала, в том числе предусмотренные распорядком – сидение за рукописями, приготовление вермишели, инспектирование проделанной Гришей работы, постоянное перекладывание книг. Раздражающими стали ее походы в отхожее место, ответственность за которое нёс Гриша. Ее манера накручивать на палец вермишель, ее птичьи движения, когда она обтиралась мокрой тряпкой.
Он всё чаще видел в ней зарастающее грязью вонючее животное, которое надо обмывать, убирать за ним, спать рядом. Наконец, всё в ней без исключения стало его бесить.
Очевидно, она испытывала к Грише ответную реакцию. Не желая нагнетать напряжение, оба затворника регулярно укрывались гнетущим молчанием.
Кутялкин стал бояться этой тишины, надолго опускающейся над ними. Беспросветной потусторонней тишины. Испытывать дикий страх от нее он стал только после того, как однажды ночью проснулся и почувствовал – Наталия не спит. Не слышно привычного скрипа кузнечных мехов.
Гриша пошарил рукой по кровати, наткнулся на холодную кожу – девушка сидела вполоборота к нему. Она могла смотреть в его сторону. Могла с закрытыми глазами разминать отлежанные бока.
Тьма выжигала глаза, прямо на старте перерубала взгляд. Гриша не сомневался – в полуметре от него открытые, невидящие, ненавидящие глаза существа, которое гораздо опаснее крысы, волка, любого другого млекопитающего, появись оно здесь. Совершенно непонятного, непредсказуемого существа. Оно может просыпаться и сидеть в темноте, уставившись на него, словно здесь можно что–то разглядеть, вынашивая свои темные планы.
Это настолько испугало Кутялкина, что он стал спать хуже и беспокойнее.
Объявление о создании над Европой мирной бесполётной зоны
– Итак, твои проблемы, горлум? Ты меня ненавидишь? Готов треснуть каменюкой?
– Неет, – протянул Гриша.
– Нее блееей, заинька. Я вполне прозорлива, чтобы проинтегрировать, продифференцировать тебя на составные. Сыпь свои версии. Что поможет нам не загрызть друг друга сразу же после того, как в следующий раз мы выключим свет.
Гриша хотел парировать, что никого грызть не собирается, но подумав, предложил:
– Я должен получше узнать тебя.
– Ты не достаточно разглядел меня?
– Я не об этом.
– Знаю, что не об этом, суслик.
– Расскажи о самом важном в твоей жизни. Только не ври.
Кох задумалась, задрала голову к потолку, словно отыскивая там подсказку:
– Боюсь после этого ты станешь еще больше дичиться.
– Зато перестану видеть рядом с собой безмозглую, грязную макаку.
– Сам МакКака. Убедил. Единственно – я не смогу рассказывать эту историю при свете. Глаза лопнут. Знаешь как в мультике – выскочат из орбит и повиснут на пружинках.
– Хорошо, – Кутялкин выключил свет и уселся рядом с Наташей, откинувшись на прохладную ненавистную стену.
Массовые депортации из FDZ лиц, подозреваемых в пренебрежении к принципам демократии
От слабости они больше не могли аккуратно засовывать спринклер в рот. Тело дрожало, губы, шея, глотка не слушались. Вернулись к забору воды с помощью нижней одежды.
Перестало хотеться есть. Воду пили так же жадно, но ни сон, ни еда, ни вода больше не приносили облегчения. Ничего вокруг не действовало как транквилизатор.
Гриша с ужасом осознавал, что может за целый день не подумать ни одной мысли, не сказать ни одного слова. Действовал как автомат.
Чтобы бороться с этим состоянием он шел на самые изощренные выдумки – перелистывал книги, переставлял мебель, рисовал на стене бизонов, твердил «бублики–бублики–бублики».
Однажды он изорвал на мелкие кусочки десять старинных фолиантов. Онемевшие пальцы помогли довольно долго удерживать ясное сознание.