Как бы они ни уставали, какой бы ссорой ни завершился вечер, Гриша и Шняга перед сном всегда говорили друг другу одни и те же слова - называли их «ночная сказочка».
Гриша шептал: «Забирюлик, ты мое самое Главное Украшение, и Жирок, и Крабик, и Нянечка. И Девчушка, и Капуста. И Подружка, и Чмопс, и Шняга. И моя королева. Я люблю тебя!».
Шняга отвечала: «И я люблю тебя, Кадмик – Вонючка, Серые Ушки, Хоббичьи Ножки, Упругая Попка. Самый красивый, самый прекрасный, самый гордый, самый стройный и самый сильный мальчишка на свете! И Драник, и Ароматный Умныш, и Теплыш. И Великий Интерпретатор. И Пачуля. И мой Капитан».
Произносилось все это скороговоркой, на одном дыхании, но искренне и с выражением. За каждым словом вспоминалась своя неповторимая история.
Сказочного текста у Шняги было побольше да и память у нее не давала сбоев. Гриша же постоянно что–то путал и в семейных сказочках, и в домашних делах.
Они отвернулись друг от друга, вложили между ног маленькие «междуножные подушки» – один из незаменимых атрибутов семейного сна и шуток: «Как другие обходятся без междуножных? Дикие люди! Когда косточки на коленках трутся друг о друга – совершенно невозможно заснуть».
Шняга как обычно выключилась моментально. Теперь Гриша мог не отвлекаясь думать о неизбежных будущих катастрофах и неотвратимости будущих лишений.
На рубеже тысячелетия казалось - время нацелилось торопливо, безболезненно пронзить 21–ый век и без труда доскакать до середины столетия. Теперь его течение словно увязло в трясине. Если год–два назад оставалась возможность вырулить, исправить, изменить ситуацию, то теперь обстоятельства, долги, оружейные арсеналы, расстановка сил, доктрины, военные конфликты, тлеющие на шахматной доске планеты, начали диктовать злую волю и план действий.
Отныне ни один человек на планете уже не мог быть спокоен за свое будущее.
Скоро все точки над i должны быть расставлены. Тогда станет более понятной участь старших и младших Кутялкиных. Однако, Гриша не собирался оставлять процессы дезинтеграции мировых систем на самотек. Он чувствовал, что если сейчас не поднимется с постели, не сделает «ну хоть что–нибудь», шансы его семьи на выживание существенно снизятся.
Он тихо выскользнул из–под одеяла, взглянул на часы – 00:37, заглянул к спящим бубликам, взял краску и пошел закрашивать очередные матерные откровения. Высокохудожественные и топорные произведения местных сквернословов регулярно появлялись в подъезде и лифте.
С каждым взмахом кисти, Гриша чувствовал, как крепнет скорлупа, в которую он прятал свою семью. И все–таки она не устоит перед нарастающим внешним давление, уже готовым раздавить менее хрупкие и более состоятельные ячейки общества.
Кутялкин не хотел быть погребенным под осколками этого мира, поэтому решил найти Олега Андреева – единственного стоящего работодателя за всю неубедительную карьеру Гриши. Встреча с Андреевым была мимолетна и случайна, однако тот успел объяснить Кутялкину некоторые глобальные нелепости современности.
Как ни странно это звучит, но если откинуть промежуточные размышления, на многие вопросы политиков, рабочих, тунеядцев, нищих, конспирологов, либералов, а также просто хороших и честных людей ответ звучал однозначно – «Клуб самоубийц».
Гриша больше не мог позволить себе проноситься мимо неизбежного поворота своей судьбы. Он знал – Андреев способен гарантировать семье будущее. Пусть не самому Грише так хотя бы жене и детям.
Золотая миля, 54 часа до начала информационной войны
Прежде чем отправиться домой, ОСА изучил еще одно дело. Андреев спокойно даже утилитарно относился к женской красоте, однако, подборка фотографий в досье в очередной раз заставила притормозить скольжение колёсика мышки.
Фотографии подтверждали давнее убеждение ОСА «и в сексе, и в дуэли, всегда и везде – главное глаза».
Зеркало души Наталии Кох – одного из самых заслуженных волонтеров Клуба, было продуктом высочайшей перегонки отборных зрительных органов, выращенных на Средиземноморье. Это зеркало разило наповал.
– Бедная девочка, – прошептал Павлов, увидев, чье дело просматривает шеф. Гена едва ли не единственный в Клубе считал, что глаза Наташи Кох не призывают, не соблазняют, не околдовывают, а умоляют. Павлов назубок знал историю её болезни.
– Ты хотел сказать пропащая, тупоголовая курва? – холодно спросил Андреев. Он не любил сантиментов. Ему не нравились Моника Белуччи, Софи Марсо и Пенелопа Круз. Тем более полвторого ночи. Чудовищные факты биографии волонтёра НК ни разу не помешали его крепкому сну.