Наталия знала этот тип мужчин. Одно неверное слово, интонация, движение, и он превратится в садиста и палача. Нельзя сфальшивить, иначе больше не подействует ни один довод. Загоев был точно таким же. Поэтому убить Георга – дело чести. И здесь, наконец, суонси совершил ошибку, на которую так надеялась Кох.
Дети устали, начали всхлипывать громче, одна девочка («Бетрис», – вспомнила Наталия) зарыдала в голос. Георг кивнул. Он стремительно развернулся, не говоря ни слова, двинулся к лагерю, сделав знак своей команде – конвоировать детей. Дети встали – жалобный гомон чуть поутих.
«Вот он, момент истины. Ни он, ни его люди не будут таскаться туда–сюда, чтобы дать детям пожрать. Георгу даже в голову не пришло приказать своему вестовому «слетай за едой для ублюдков» или выбрать двух соплюх, выделить сопровождающих и конвоировать в лагерь за хлебом. Это слишком сложные интегральные решения. Всё-таки война – уникальное событие в истории человека и человечества».
Наталия с удивление ощутила отчаянное ликование: «Клюнул! Клюнул!».
Солдаты-императоры Босфора – ежедневная смена военачальников, контролирующих прилегающие к проливу территории
«Шахидки совершают все эти чудовищные гадости не из–за любви? – девушка внезапно поняла одну из причин женского терроризма. – Они идут на смерть из–за невозможности чувств, неспособности к ним. Из–за несбывшегося. Несбывшееся – самая страшная сила в жизни. Невидимая, нематериальная, изматывающая душу сила».
Вид гурьбы оборванцев действовал на вояк усыпляюще. Конвоировали их еще более расслаблено, почти опустив стволы в землю. Двое сзади, по трое на флангах, один впереди, рядом с Георгом. Некоторые совсем потеряли бдительность, сократили дистанцию, начали переговариваться. Хранители рыбы ни разу не предприняли диверсионной операции, поэтому глаза псов замылились.
Когда до первой армейской палатки осталось тридцать метров, группу остановили. Пленникам вновь приказали сесть. Георг рявкнул своим неразборчивую команду и пошел в лагерь.
Центральный форпост суонси просматривался насквозь. Вокруг палаток теснились десятки подсобных тентов, бросались в глаза деревянные стойки для оружия, виднелись холмики окопов и землянок, чадили походные кухни.
«Словно псы жрать сюда приехали».
Лагерь бурлил. Большинство псов, мелькающих среди построек, были экипированы не столь нарядно, как отряд, встретивший Кох, но во всем и всех ощущалась собранность, энергия сжатой до придела пружины. Строго направленное организованное движение масс. Никакого разложения, слюнтяйства, прихлебывания из фляг, бессмысленного брожения по кругу как у хранителей рыбы.
Только сейчас Наталия поняла в полной мере, какая машина противостоит Фишгарду, какие микроскопические возможности имел ее отряд и оставшиеся позади горе–вояки. Как они смешны и ничтожны. Среди оборванцев Фишгарда значилось от силы два десятка военных, да и то резервисты и пенсионеры. Трактор против трехколесного велосипеда. Можно только удивляться, что город еще держится.
«Ну что начинать?» – сердце запрыгало по всему телу Кох. На смену связных мыслей пришли короткие, вспыхивающие, адреналиновые аффекты, похожие на знаки препинания. Теперь только они управляли ее движениями.
Наталия развернулась лицом к своим детям, гусиным шагом сократила разделяющий их метр, пробормотала крайнему тщедушному мальчику («Энфис», – Кох вновь удивилась своей памяти), выбранному на роль пугача, «расстегни куртку», закрыла его корпусом, протянула руку, поправила воротник, помогла вытащить фартук из–под одежды. Взрывчатка снималась в три движения – расстегнуть куртку, перекинуть лямку через чумазую шею, потянуть. Со стороны это выглядело вполне невинно – девушка всего лишь приводит в порядок одежду малыша. Последнее действие – достать нужный ПДУ. Наружный карман справа – specially for Энфис.
Девушка одновременно успела подумать «им уже нет дела до нас… они расслабились, спокойно ждут своей очереди, когда смогут засунуть член ко мне во …» и краем глаза уловить – вояка слева углядел многообразие ее движений, напрягся, подался вперед.