Она окинула взглядом пятачок, на котором ничком, вповалку лежали дети и раненые дети. Взрывная волна прошла стороной – пленники лежали чуть ниже эпицентра взрыва.
Несколько малышей выпало из общей кучи – неясно, чем их сразило винтом или пулей. Крошечная девочка с растрепанными волосами хрипела и держалась за горло. Из–под пальцев выплескивалась кровь. Мальчик («Лекс», – вспомнила Наталия) полз в сторону. Кох не рассмотрела, куда он ранен.
Дети внезапно показались более маленькими, более беспомощными, чем были до взрыва. В общей куче Наталия насчитала еще двух раненых. От них, боясь испачкаться в крови, отползали уцелевшие.
«Второй. Третий. Плюс четыре к моему мальчику, – насчитала она. – Теперь никто не искупит того, что было. И будет», – Наталия выпрямилась, подхватила умирающую девочку на руки.
«А ведь я, сука, интуитивно понимаю – следующий залп по мне наверняка чуть–чуть задерживается, пока я такая героиня стою с умирающим, истекающим кровью ребенком», – второй брелок уже был в руках Наташи. Mazda.
Она отметила – Георг увидел, как она выхватила из нагрудного кармана ПДУ, но вновь подал знак не стрелять.
За его спиной оживал лагерь суонси. Гремели команды, метались люди, носили раненых и убитых, тушили, разбегались в стороны, блокируя лагерь от возможных неожиданностей. Шеренга псов с автоматами выстроилась метрах в сорока от Наташи – по флангам и сзади Георга. Они цепко смотрели на неё, улавливая каждое движение. Вокруг беспризорников, живых, раненых, мертвых, плачущих, орущих, скулящих образовалась мертвая зона, в которую вошел безоружный Георг. На отрезке взгляда «Кох–Георг» стояла невероятная тишина.
«Мы словно отгорожены стеклом – и от лагеря, и от детей. Они надеются упасть до того, как я активирую следующую бомбу? Надеются, их не разметет свежими гайками?».
Наталия, чувствуя, как ее заливает кровью, собственной и бьющейся в агонии девочки, тяжело шагнула на встречу к Георгу.
«Я так долго и упорно упражнялась, что и как сказать боевикам из САС. Мой звездный и последний час настал, но по всей видимости я дико облажаюсь».
– Чего ты хочешь? – опередил ее Георг.
«Стоять суки! У меня в руках письмо Эразма, мать его, Роттердамского к Томассу, сссуке, Мору. Еще шаг – и оно обратиться в пепел».
– Чего ты хочешь? – заорал он громче, увидев, что она не слышит его.
– Миномет. L16, – прохрипела Наталия. Ей показалось – она звучит на одной волне с растрепанной девчушкой у нее на руках – глаза бешено вращаются от ужаса, светлые кудри измазаны в крови, тельце дрожит в агонии. Сердце Наташи тоже билось в агонии, заливая кровью стонущие от ужаса внутренности.
– Мне проще позволить тебе убить всех.
Псы продолжали разбегаться в разные стороны от лагеря и залегать на землю.
– Увижу, уносят боеприпасы – взорву на хрен весь боезаряд. Пятьдесят кило, – немного преувеличила она. – Первый заряд просто пугач. Ваша богадельня поднимется над землей на километр и свалится прямиком в ад.
Она аккуратно положила затихшую девочку на землю, всем своим видом демонстрируя, что перехватывает брелок крайне небрежно, очевидно не заботясь, сколько секунд продлиться её жизнь и жизнь её детей.
– Мне по херу, что ты будешь делать, – спокойно отреагировал Георг. – Выкладывай свои побрякушки на землю. Put your trinkets down. Иначе тебе отстрелят голову, – но Георг чего–то ждал, не командуя смести огнем жалкое сборище самоубийц из Фишгарда.
– Хуй тебе, – по–русски среагировала Наталия и подняла дистанционник еще выше, словно демонстрируя небу свою решимость. Георг не нуждался в переводе. Он стоял неподвижно. Девушка предположила – пока он не подаст команду, в неё не выстрелят.
– Он ответил, – сзади к Георгу подбежал высокий коренастый пес. Передал рацию. Она трещала, фыркала, выплевывая неразборчивые обрывки слов.
Георг сделал резкий жест рукой в сторону Наташи, означавший – «смотрите в оба за ней» и, не отрывая рацию от уха, отошел в сторону. Девушка видела – Георг взбешен. Он, надрываясь, орет, пытаясь докричаться до кого–то на другом конце длинных волн.
«Спасена? Снова Бог из машины?».
За три-четыре минуты, пока длились переговоры, Наталия успела вспомнить всю свою жизнь, мысленно поговорить с Кутялкиным, услышать, как за спиной умер еще один ребенок, как самые взрослые мальчики, прекратив истерику, принялись разрывать свою одежду и бинтовать четырех раненых малышей – один из них был без сознания и возможно уже тоже мертв.
Если бы от этого зависела только её жизнь, она повернулась бы и бросилась помогать малышам, но дула автоматов были слишком красноречивы. Стоит только дернуться – ни Георг, ни самый милостивый Бог из машины больше не поможет ей. Три десятка автоматчиков разнесут её и её детей в перья, в прах.