Человеческое тело не предназначено для нашей души. Кто-то просто перепутал. В случае с Наталией Кох он перепутал втройне. Её усохший организм оказался не способен удержать огонь, горевший внутри.
Буря играла с ними третьи сутки. С каждым часом Кох становилось все хуже. Где–то внутри себя она взяла слишком большой кредит сил. Теперь ей было нечего и нечем отдавать.
Кутялкин просиживал с девушкой дни и ночи. Свистящие хрипы кузнечных мехов, исторгаемые из ее груди, стали почти грохотом. Как могло это тощее тело генерировать столь гулкий утробный звук?
«Почти как Россия, – удивился Гриша пришедшему в голову сравнению. – Страна с тяжелым дыханием. Её дырявые кузнечные меха, проработавшие тысячелетия, помогали выплавке самых различных конструкций для человечества – оружия, техники, приспособлений для пытки. Но страна до сих пор не поняла принципа, закона, по которому благодаря ее тяжелому дыханию возникают эти чудеса. Каждый раз для России становится сюрпризом то, что она выдула, исторгла из себя».
Когда Наталия приходила в сознание, они разговаривали как друзья. Такого с ними никогда не случалось. Со странными чувствами они вспоминали произошедшее. Оно больше не казалось ужасным - просто неизлечимые шрамы, с которыми предстоит мириться.
– Помнишь, ты рассказывал про песочные часы? – Гриша перебинтовал Кох. Ему приходилось щуриться, чтобы не видеть глазниц Наталии, из которых вытекли глаза, и уродливый шрам поперек лица. – Про то, что нельзя допустить, чтобы самые хитрые песчинки вновь перестроили жизнь на свой лад.
Гриша кивнул. Пока он не приспособился удалять из диалога невнятные жесты.
– Григорий Александрович, и ты, и я, и Мика, и Георг, и доктор Эбрилл – кости в горле, гвозди в жопе, которые застряли в узенькой горловине песочных часов. Они все еще мешают хитрым песчинкам комфортно перетечь на подготовленную почву. Мы и дальше будем мешать им сделать это. Вот держи – еще один гвоздь, еще одна неудобная пылинка в горловине часов, – Кох попыталась достать что–то из внутреннего кармана своей плюшевой пижамы, щедро выделенной эскулапом Фишгарда. У нее не получилось – пальцы не слушались. Кутялкин помог девушке и вытащил десяток листков, исписанных мелким почерком.
– Что это?
– Григорий Александрович, меня послали в хранилище не за красивые глазки. Я не суперагент, не конокрад, не киллер. Даже самоубийца из меня хреновый получился. Мобильник, на который я фотографировала в хранилище древнюю рухлядь, забрали люди Лешего. Но они не знали того, что знал ОСА, Павлов и моя мама. У меня феноменальная, фотографическая память. Таких как я – один на миллион.
– Меньше, – глаза Кутялкина щипало. Ему казалось, девушка уменьшилась в размерах. От нее оставались мощи полутораметровой длины.
– Не перебивай. Я педантично исполнила роль переписчика. Это почетная во все времена должность. Таких идиотов всегда недоставало – переписывать, не понимая, что именно ты калякаешь, но продолжать из–за жгучего желания отомстить, остановить тех, кто перекраивает твой мир. Моих знаний как историка хватило, чтобы найти и зафиксировать содержательные рукописи. В Фишгарде я запротоколировала свою память.
Гриша вспомнил – сделанная из гильзы свеча, тени, прыгающие по стенам барака, рука Наталии, с бешеной скоростью мчащаяся по бумаге.
– В качестве кого участвовал я? – заинтересовался Кутялкин.
– Сопровождающий. Обязательное звено в цепи перемен, – Наталия собрала силы и улыбнулась. – Ты великолепный сопровождающий, Гриня. У каждого переписчика должен быть раздражающий фактор, который не дает слишком увлечься – постоянно беспокоит, меняет свечи, горшок, приносит еду, иногда насильно переводит на белковую диету, заставляет что–то чувствовать, потому что переписчик без чувств станет слишком холодным звеном истории. У нее и без того чрезвычайно мало оправданий. Отмороженный чурка-переписчик – это уже перебор.
Яхту швыряло по волнам. Гриша, быть может обманывая себя, верил – они неумолимо приближаются к континенту, сокращают расстояния до Шняги и Бубликов.
«Я совершенно о них не думаю. Они вернутся ко мне позже?».
Больше всего он хотел, чтобы Наталия дотянула до берега.
– Раздражающий фактор, да? – Кутялкин не злился. Его полностью заполнила беспросветная печаль. Он погладил по голове своего переписчика.
– Ты везунчик. У тебя нет особых заслуг и талантов, но ты перестал быть непроходимым болотом. Тебе выпал шанс доказать, что Григорий Александрович Кутялкин не просто так в этом новом мире. Ты уже смог стать его частью и даже немного его демиургом.
– Совсем немного.