Японские анархисты признавали классовую борьбу историческим фактом, но отказывались видеть в ней базу для либертарной революции, которая, как они считали, вырастает не из экономических противоречий капитализма и не из материальных интересов классов, а из стремления к освобождению человека и ликвидации классов вообще. «Если мы поймем. ... что классовая борьба и революция — это разные вещи, то вынуждены будем сказать, что было бы большой ошибкой заявлять..., будто революция произойдет с помощью классовой борьбы, — подчеркивал Хатта. — Даже если путем классовой борьбы произойдет изменение общества, это не будет означать, что произошла настоящая революция»[11].
Известно, что Кропоткин, позитивно относясь к революционному синдикализму, как к методу действий, критиковал стремление превратить его в особую идеологию и вытекающие из этого представления о новом обществе, в основе которого был бы положен исключительно производственный принцип[12]. ФОРА и японские анархо-коммунисты также отвергали синдикализм как идеологию и социальную модель. Они видели в такой модели воспроизведение индустриально-капиталистической системы. Продолжение разделения общества на группы в соответствии с видом выполняемого труда, сохранение фабричной системы и централизации, организация социума на основе и вокруг профессиональных и отраслевых союзов увековечили бы разделение труда и иерархию управления. «Синдикализм, — писал Хатта, — заимствует капиталистический способ производства, а также сохраняет систему крупных фабрик, прежде всего — разделение труда и способ хозяйственной организации, который избрал своей основой производство»[13]. Структура синдикатов вырастает из капиталистического способа производства и создает организацию, служащую зеркальным отражением индустриально-капиталистических структур. Хатта предсказывал, что если устранить капиталистических хозяев и передать шахты — шахтерам, домны — сталелитейщикам и т.д., то противоречия между отраслями производства и неравенство между отдельными группами рабочих сохранятся. А значит, потребуется некая форма арбитража или органа по разрешению конфликтов между этими секторами и группами. Это создаст реальную опасность возникновения классов и приведет к появлению нового государства и правительства в лице профсоюзной бюрократии, которая, писал Сакутаро Иваса, стремится встать на место капиталистов, как другие члены банды стремятся скинуть главаря, чтобы самим возглавить грабеж.
Одновременно с критикой синдикализма, японские анархо-коммунисты критиковали и планы организации нового общества в виде системы рабочих советов. Хатта видел в Советах, возникших на производстве, то же проявление капиталистического разделения труда, что, по его мнению, воспроизводило основы власти и дискриминировало тех, кто не принимает непосредственного участия в процессе производства материальных благ или работает во «второстепенных» отраслях экономики. «Как бы ни были экономически ориентированы советы, — подчеркивал Хатта, — остается очевидным, что их создание всегда будет связано с одновременным появлением власти».
Идеи анархо-коммунистов были широко популярны не только среди крестьян, но и среди квалифицированных городских рабочих Японии. Один токийский рабочий-печатник написал в 1926 г. статью «Покинем города». Он призывал рабочих не отбивать у капиталистов современные города со всей их экономикой и инфраструктурой, а восстать против хозяев и перенести свои промышленные навыки в деревню, чтобы обогатить деревенскую жизнь и достичь единства с крестьянами[14]. Однако в ожидании такой революции анархо-коммунисты не собирались мириться с существующим строем. Они образовали собственное профсоюзное объединение трудящихся «Дзэнкоку дзирэн», которое, подобно ФОРА, вело активную экономическую борьбу на основе прямого действия, крестьянскую ассоциацию и т.д.
* * *
Что касается Испании, превратившейся в 1930-е гг. в бастион мирового либертарного движения, то в этой стране идеи Кропоткина стали широко распространяться с начала ХХ века, особенно после того, как анархо-коммунизм вытеснил здесь коллективистский вариант анархизма. Часто они приникали в сознание людей вместе с грамотностью, которой обучали учителя-анархисты. Немецкий синдикалист Аугустин Сухи в воспоминаниях об Испанской революции рассказал характерную для тех лет историю анархиста из арагонского села Муньеса, который долго работал в Барселоне, а затем вернулся в родное село и познакомил крестьян с либертарными идеями. Под его влиянием односельчане организовали коллектив — вольную коммуну. «На столе лежало испанское издание книги Кропоткина «Хлеб и воля». По вечерам члены коллектива собирались, и один из них читал книгу вслух. Это было новое Евангелие»[15].