Только представьте себе, что могло бы происходить, если бы между косвенными и прямыми способами познания существовала реальная связь: что осознание контроля над тем, что люди намерены сделать, отражает то, насколько хорошо они в действительности это делают. В конце концов, мы надеемся, что пилоты или студенты-медики будут сдавать не только практические, но и письменные экзамены. Таким образом, мы соглашаемся, что испытания, с помощью которых оценивают понимание предмета, очень важны. К сожалению, это не всегда так. Многие исследования наподобие тех, что проводили Бродбент и Бэри, показывали, что способность человека четко рассказать, на какие правила он опирается, принимая решения, оказывается обратно пропорциональна его компетенции{21}. Люди, у которых лучше получается контролировать происходящее, хуже рассказывают о том, что именно они делают. И наоборот, иногда бывают ситуации, в которых чем больше, как вам кажется, вы знаете о том, что именно вы делаете, тем хуже вы на самом деле действуете. Получается, что можно быть либо практиком, либо теоретиком. Далеко не всегда вы сможете быть одновременно и тем и другим.
Больше всего несоответствий между навыками и объяснениями проявляется в незнакомых ситуациях, где все запутанно и в некоторой степени парадоксально, то есть в таких, где искомые схемы, которые относятся к делу, невозможно обнаружить при помощи «здравого смысла» или обоснованных предположений, на которые опирается р-состояние{22}.
Вместе с тем р-состояние, стараясь понять, что же происходит, может успешно заменить гораздо более протяженную «просто игру». Происходит это в ситуациях, где небольшое количество факторов ожидаемо взаимодействуют друг с другом и эти взаимодействия кажутся нам правдоподобным или очевидным процессом. Но там, где данные условия не выполняются, р-состояние только мешает. Если р-состояние используется не по назначению, действие не может быть выполнено успешно. Попытка форсировать ситуацию, подстроить ее под свои ожидания, даже если они заведомо не будут оправданны, позволяет продолжить сознательное размышление, но при этом не дает возможности справиться с проблемой.
Возьмем, например, классический эксперимент, который провел Питер Уэйсон из Лондонского университета. Он показывал студентам три цифры – 2, 4 и 6 – и говорил, что они иллюстрируют некое правило{23}. Перед студентами стояла задача предложить другие три цифры, а Уэйсон отвечал, подходят ли они под правило, которое он имел в виду, или нет. Студент предлагал свои варианты до тех пор, пока ему не становилось понятно, что это за правило. А потом нужно было его сформулировать.
Типичный диалог выглядел таким образом:
Студент: 3, 5, 7?
Уэйсон: Да. (Это подходит под правило.)
С.: 10, 12, 14?
У.: Да.
С.: 97, 99, 101?
У.: Да.
С.: Отлично. Правило такое: n, n+2, n+4.
У.: Нет, не такое.
С. (растерянно): Как это? Должно быть такое!
Проблема состояла в том, что с самого начала студентам было очевидно правило. И они предлагали числа только для того, чтобы подтвердить свою уверенность. Если бы предположение оправдалось, их способ приниматься за решение задачи был бы логическим и целесообразным. Но когда наши предположения не соответствуют действительности, то рассуждения под угрозой провала. На самом деле правило Уэйсона гораздо более общее: это три любые числа, увеличивающиеся от первого к третьему. Так, последовательность «2, 4, 183» была бы еще более показательна, даже если это выглядит глупо для кого-то, кто, как ему кажется, «знает правило».
22
Существует исследование, показывающее, что в реальной жизни мы расцениваем умение четко выражать мысли как признак знания. Хотя, как мы можем убедиться, поведение студентов-медиков во время письменного экзамена никак не связано со знанием предмета и умением рассуждать. Мы так слепо (в смысле, безоговорочно) верим в старую добрую экзаменационную систему, что пользуемся ею до сих пор, и уже поколения студентов прошли через это.
Подробнее об этом в книге R.Skernberg and R.Wagner (eds), Mind in Context (1994).
23
См. Р.Wason and Р.Johnson-Laird, The Psychology of Reasoning: Structure and Content (1972).