Сигвич опустил глаза, разглядывая бальные туфельки госпожи Ильинской. Ноги ее были безвольно разбросаны по полу кареты.
— И он позволил тебе унести вдову из зала, — сказал наконец Сигвич. — Хотя после зеленых отсветов венценосец должен был сообразить, зачем ты ее уволок…
— Он словно ничего не видел, — опять перебил князя Олонецкий. — Но есть еще кое-что, чего ты не знаешь, Игорь. Я не хотел об этом говорить, а теперь придется. Мне, в отличие от тебя, не прислали приглашение на торжества во дворце. Вместо этого от дяди пришло известие, что зеленых попросили держаться в стороне от столицы. Он получил письмо с подписью и печатью нашего венценосного, так что Зеленый Лист теперь официально в опале.
Сигвич вскинул брови.
— Но ты все-таки явился? Я почему-то не удивлен.
— Хотелось позлить Дива, — пробормотал Олонецкий. — Но вот что интересно — он даже глазом не моргнул, когда меня увидел. Как будто не подписывал того письма…
Олонецкий осекся, посмотрел на вдову Ильинскую. Заметил:
— И появилась она. Сначала опала для Зеленого Листа, потом эта вдовушка, затем государь не заметил, как моя магия шарит у нее под юбками.
— Она и на меня вешалась, — сдержано напомнил Сигвич. — Не забывай об этом. А в опалу зеленые маги могли попасть из-за той истории с Карякиной. Ты и там заигрался, Ярмир.
Олонецкий пренебрежительно фыркнул.
— Больше шума, чем дела. Сияние я ей оставил, а девичья честь… тут уж ничего не поделаешь. Она должна была что-то потерять, связавшись со мной. Иначе беспокоиться за свою честь пришлось бы уже мне. Но хватит о Карякиной. Вдову надо допросить…
Веденея выходила из обморока постепенно. Затем слово "допросить" резануло по слуху, и она чуть не открыла глаза. Удержалась только потому, что вспомнила о Маре-Ладе.
Но следом Веденея осознала, что на коленях лежит какая-то тяжесть. Дыхание у нее зачастило, и Олонецкий сразу заявил:
— Уже очнулась? Хватит притворяться, госпожа Ильинская.
Веденея открыла глаза. Вокруг поднимались стенки кареты, оббитые зеленым бархатом. Напротив сидел Сигвич, а Олонецкий держал ее за колени…
— Как вы смеете, — дрожащим голосом сказала Веденея.
И села прямо. Тут же попыталась столкнуть руку Олонецкого со своих колен.
— Сигвич, заткни ее, — велел волостарь, придавив ноги Веденеи еще сильней. — Скоро мой дом, а я не хочу, чтобы она визжала на всю улицу. Побеседуем с ней за закрытыми дверями.
Этот приказ был подсказкой — Веденея осознала, что надо звать на помощь. Сейчас, пока карета летит над улицами города.
Но на мгновенье она все-таки замялась. Кричать ей не позволяли с раннего детства, и теперь Веденея испугалась, что не сможет завопить достаточно громко. Что ей не хватит воздуха, что корсет слишком узок для глубокого вздоха…
А в следующий миг лицо Веденеи обметали частые капли. И стремительно покатились по коже, собираясь на губах влажной пеленой.
Она ощутила сладковатый привкус чистой воды. Во рту вдруг свернулась огромная капля — и придавила ей язык. Затем вспухла, рывком раздвинув Веденее губы. Тут же затвердела, засев во рту округлым комом.
Веденея, вжавшись в угол кареты, замотала головой. Выплюнуть ком не удалось. И выцарапать его она не смогла. Пальцы ее лишь скользнули по твердому боку, выступавшему меж губ. Привкус у кома был все тот же, сладковатый, как у чистой воды…
— Сидите спокойно, госпожа Ильинская, — равнодушно уронил Сигвич, наблюдая за ней с соседнего диванчика. — Иначе я дам вам подышать водой.
— Ничего, скоро наговоритесь, — пообещал Олонецкий, отпустив наконец ее колени. — Может, вы и на допросе дадите мне пару советов?
Веденея, глядя на него обезумевшими глазами, приподнялась над диванчиком. Уперлась плечом в стенку кареты и нащупала дверцу.
Но та не открывалась. Олонецкий с укором качнул головой.
— Кто же оставляет дверь открытой, когда в карете такая прелестная гостья? Сядьте и успокойтесь, госпожа Ильинская. Скоро мы с вами пообщаемся поближе. Разве не об этом вы мечтали, когда кидались ко мне и Сигвичу в бальной зале?
Веденея, слушая его, вжалась в стенку кареты с полусогнутыми ногами — нависая над диванчиком, но не решаясь снова сесть на него. Один из ногтей обломился, пока она цеплялась за обивку, по щекам уже текли слезы. Тяжелый прохладный ком во рту давил на язык, не давая сглотнуть…