— Терять девственность, так терять, — заявил Олонецкий, кончиками пальцев осторожно лаская Веденее грудь. — Впрочем, ты можешь отказаться. Я все равно разогрею тебя так, что ты сама раздвинешь для меня губы. И оближешь мой кол.
Веденея, слушая его, стиснула зубы. Подумала горько — хочу домой. Если бы не Горги…
Она торопливо отогнала эту мысль. Все равно в ней не было ни проку, ни толку. Пробормотала, ощущая, как едко жжет изнутри стыд:
— Вы так протрете свою зелень до корней, волостарь Олонецкий. Поберегите стебли…
Олонецкий ядовито фыркнул.
— Я бы засмеялся, если бы думал, что ты способна шутить. Что, вернулась твоя фальшивая правильность? И ты снова позабыла мое имя? А где же положенное — ах, оставьте меня, это так ужасно?
Веденея молча вскинула руку. Стерла ладонью кровавый мазок со щеки…
Все, чему ее учили с детства, вдруг ожило и закаменело внутри бастионом.
— Спасибо, что напомнили мне, волостарь Олонецкий, — проговорила Веденея почти ровно. Почти любезно. — Действительно, оставьте меня. Мне нужно принять ванну и отдохнуть.
— Неужели не интересно, как это бывает? — тут же с улыбкой спросил Олонецкий. — И сколько в этом удовольствия? А как же твои мечты о разврате? О порочных вещах, которые я делаю с девицами?
— Уверена, что скоро вы мне все покажете, — немного сбивчиво сказала Веденея. — Даже не спрашивая, хочу ли я этого…
— Липовая вдовушка опять начала ломаться, — со смешком заметил Олонецкий.
Он опрокинул ее на спину, и Веденея потеряно вздохнула, глядя в зелено-карие глаза, поблескивавшие из-под темных ресниц. Потом сказала, осторожно подбирая слова:
— Среди многих вещей, которые рассказывали о вас в бальной зале, ни разу не прозвучало слово "насильник". Вы решили освежить свою репутацию новым пятном?
Олонецкий помолчал, продолжая улыбаться — но улыбка его стала страшноватой. Слишком широкой. Потом Олонецкий уронил:
— Я сделаю так, что ты сама захочешь.
— Вас захочет моя плоть, — чинно поправила его Веденея. — Вы все время путаете меня с ней, волостарь Олонецкий. Но сегодня у меня был тяжелый день. Бал, допрос и то… то, что случилось. Я устала, мне больно. Боюсь, ваш союзник сейчас хочет лишь отдыха. Вы потеряли его. По крайней мере, на эту ночь.
Олонецкий помедлил, потом быстро наклонился. Впился поцелуем в ее грудь, прикусив сосок.
Как только он поднял голову, зелень под Веденеей снова упруго взметнулась. И на этот раз ростки сбросили ее в провал. Она окунулась в горячую, пахнущую цветами воду. Поскользнулась, чуть не усевшись на дно — но тут же вынырнула. Встала во весь рост, торопливо убирая с лица мокрые пряди…
Прыгнувший в провал Олонецкий налетел на нее всем телом. Прижал Веденею к стенке, топорщившейся листьями, объявил непонятно:
— Вот.
Рука его прошлась у Веденеи между ног. Пальцы под водой мягко взъерошили кудряшки. И Олонецкий, пригнув голову, прижался щекой к ее щеке. Уже не глядя на нее.
Напрягшаяся, торчавшая колом мужская плоть сейчас болезненно упиралась в бедро Веденеи.
— Вот твоя ванна, липовая вдовушка. Я смыл с тебя все следы. Сейчас я выкину тебя отсюда и пойду спать. А тебе советую побыстрей спрятаться в спальне. Иначе я передумаю и догоню.
— Я побегу бегом, — выдохнула Веденея. — Только отпустите.
Он еще раз погладил ее между ног. Потом отступил так резко, что потревоженная вода пустила волну, придавив Веденею к стенке.
Стебли, прятавшиеся под длинными листьями, вдруг обхватили ее колкими петлями. А затем легко, как котенка, вышвырнули из провала.
Веденея покатилась по плиткам, с которых уже исчезла поросль. Расцарапала коленку, следом вылетела из ванной комнаты — без оглядки, голая, забыв о своей боли и брошенном белье. В спальне она первым делом подтянула к двери ванной кресло…
Потом Веденея содрала с постели простыню, закуталась в нее и забилась под одеяло. Замерла, горестно обдумывая все, что случилось сегодня. Ощущая одиночество, страх — и ненавидя Олонецкого даже больше, чем Георгия Грем-Зумковского.