Выходило, что денег сегодня выклянченных у Германа только на аренду квартиры мне впритык хватит на девять месяцев.
Надо ещё.
После полуночи сработало оповещение, что ворота открылись. Я спустилась на первый этаж в одной сорочке, забрала проклятый торт, встала в холле как привидение. Герман, не включая свет, тихо зашёл в дом и стал разуваться. Я хлопнула кнопкой подсветки и муж резко обернулся.
Мои губы дрожали.
В глазах стояли слезы.
— Мирон берег тортик, чтобы съесть его с папочкой, — дрожащим голосом произнесла я и разжала пальцы.
Коробка упала с громким хлопком на пол.
— Но папочке важнее было трахнуть любовницу на рабочем столе… — произнесла я с горечью и, развернувшись, пошла на второй этаж. Не успела и дойти до лестницы, как тяжёлые руки Германа перехватили меня, дёрнули, развернули.
— Никого я не трахал… — выдохнул мне в губы Герман и прижал к стене. Я отвернулась. — В глаза мне смотри!
Муж рычал. Его пропитывала тяжёлая энергетика.
— Если так папочка был нужен, могли бы и позвонить, сказать, а то четыре года нахер не усрался отец, а теперь тортик, мать его, съесть вместе надо… — зло произнёс Герман, а у меня кровь в венах забурлила. Я дернулась как в капкане и, глядя в глаза мужу, тихо произнесла:
— Ты ему всегда нужен… Он твой сын!
Герман оскалился и холодно произнёс:
— Мой ли?
Я дернулась первая. Навстречу мужу. Лицом к лицу. Вцепилась зубами в нижнюю губу и прикусила.
— Стерва! — рыкнул Герман и перехватил меня за бедро, дёрнул вверх и отвёл в сторону. Ударился пахом в меня, а я зашипела:
— Сына не своим считаешь? — злость бурлила внутри и одного этого заявления было достаточно для развода, но я снова уговаривала себя не спешить. Нельзя. Нет. — Проверь!
— Проверю! — сказал как выклюнул Герман и отшатнулся от меня. Психанул. Стал подниматься наверх, а я осталась снизу, борясь с искушение догнать и во всем признаться. И даже номер этой его рыжей проверить. Но я ничего не успела сделать, потому что со второго этажа донеслось злое:
— Крис, твою мать!
Я зло прищурила глаза и быстрым шагом пересекла лестницу. Залетела в спальню и застала Германа, который стоял в гардеробной и обводил взглядом свои пустые полки.
— Ты что творишь? — снова обернулся ко мне муж, но я опёрлась плечом о косяк и произнесла лениво:
— Ну ты не возвращался. Я подумала, что ты у любовницы остался, а раз у неё, то зачем в моем доме должны быть твои вещи?
У Германа запульсировала вена на шее. Казалось мужа инфант прямо сейчас стукнет.
— Ты что творишь? Где мои вещи? Ты что себе позволяешь? — Герман ничего не мог мне сделать. Он мог рычать, орать, махать руками, но мне он ничего не мог сделать. Я привыкла к его характеру, изучила. И знала, где можно плясать у него на нервах, а где стоило повременить.
Сейчас я плясала.
— В гараже, в чемоданах… — отозвалась я оскорбленно. — А они разве не нужны тебе у любовницы? Как ты на работу в помятых шмотках будешь ходить? Или она быстро тебе трусы на руках застирывает?
Герман рыкнул. Вылетел из гардеробной, ударив по двери кулаком. Толкнул меня случайно локтем, а я проглотив ком обиды, пошла в детскую.
У меня было ещё много работы.
Утром я встретила Германа за кухонным столом.
— Я тебя горячий завтрак приготовила… — медленно произнесла я и встала из-за стола. Герман хмыкнул и прошёл в кухню. Отодвинул стул, и я развернулась к нему с кружкой кофе и тарелкой.
— Это что? — спросил недоуменно Герман, глядя в тарелку, где лежала стопка бумаг. Я придвинула к мужу чашку с кофе и опёрлась локтями о стол.
— Документы. Почитай… — мурлыкнула я.
— Брачный договор… — выдохнул Герман, открыв первую страницу и переведя на меня взгляд.
— Если ты смеешь подозревать меня в том, что Мирон не твой сын, то я тоже не верю тебе и хочу гарантии, которые даст мне этот договор, если Мирон все же твой сын. Доступно объяснила?
Глава 13
Герман, глядя мне в глаза, медленно взял чашку с кофе и вылил его на бумаги. По буквам расползлось коричневое море.
— Какой ещё брачный договор? — хрипло спросил муж. — Я уже сказал, что никакого развода, Крис! Или ты его и добиваешься?
У меня в носу защипало от обиды и подступивших слез.
— А ты чего добиваешься? — холодно спросила я. — Ребёнка не своим считаешь, кого-то прячешь в шкафах и домой за полночь возвращаешься. Вот где ты был?