Я покачала головой, боясь произнести хоть слово и сдвинулась к торцу дома. Мужчины не отставали.
— Ты что молчишь? Немая! Так ещё лучше, не заорёшь!
Липкий пот пропитал всю одежду, и я с ужасом смотрела как ко мне направились двое. Я старалась выйти на свет и обежать дом, но когда почти была на свободе, меня перехватили за руку.
— Да не дёргайся! Не дёргайся! — прохрипел один, дыша на меня перегаром. — Не обидим.
Только пару недель как я устроилась на новую работу и сразу же влипла в неприятности.
Герман выходил как нормальный человек через главный вход и заметил копошение на углу здания, где я с шипением старалась вырваться из рук двух пьяниц.
— Эй, какого хера! — заорал он на всю улицу. — Лапы убрали! Я, твою мать, сказал, отошли от девчонки!
Это Герман рявкнул за пару шагов до нас и, не став больше общаться, просто схватил одного за воротник и оттащил от меня. Кинул в кучу с листьями.
— Эй, мужик, да ты чего! Все свои! Наша эта девка!
Герман при свете фонаря увидел меня и оскалился. Без слов ударил второго прямо в нос. В это время первый выбрался из листвы и прыгнул Герману на спину. Но это не помогло. Герман крутанулся и сбросил с себя нападавшего, а потом подтянулись все остальные.
— Слышь, мужик, ты бы шел своей дорогой, — начал один самый здоровый, но Герман не стал дослушивать и первым ударил.
Меня во всем этом оттеснили на газон и я только могла просить, чтобы прекратили. Но мужчины были пьяные, а Герман в бешенстве, так что силы были примерно равны, пока в свете фонарей не блеснула в воздухе бутылка из зелёного стекла.
Раны на лице всегда сильно кровоточили, и ничего удивительного, что когда один из пьяных все же приложил Германа по лбу бутылкой, и кровь стала заливать его лицо, то противники перепугались и разбежались. Герман матом им орал что-то вслед, утирая рукавом куртки кровь с лица. А я была на границе обморока.
— Простите, не надо было, — подбежала я к Герману.
— Что не надо? — зло спросил у меня Герман, глядя как я доставала из сумочки салфетки. — Надо было дождаться, когда они вас все же изнасиловали бы?
Я привстала на носочки и аккуратно стала вытирать вокруг раны всю кровь. Герман не упирался, а просто стоял, замерев, и смотрел на меня потемневшими голубыми глазами. А потом…
А потом мы поженились.
И за все это время муж не утратил ни своей харизмы, ни своей привлекательной, мужественной внешности. И я на его фоне была обычной. Не модель, но приятная фигура, ухоженное лицо, волосы по плечи, темно-русые. Но у меня пропала какая-то легкость во внешности. Герман же с годами выглядел только лучше. Становился более мужественным.
Ничего удивительного, что на него вешались всякие…
Муж всегда привлекал женское внимание и мне это льстило. Мне нравилось ощущать себя рядом с супругом королевой, которой достался король. Это тешило мое самолюбие, что такой мужчина был только моим.
Боже.
Я прикусила губу и подняла на мужа глаза. Провела кончиками пальцев по вороту домашнего летнего платья и тихо повторила.
— Ты мне изменяешь… — слова словно упали в колодец и всколыхнули застоявшуюся воду. У Германа дрогнули крылья носа и сомкнулись в линию губы.
— Кристина, — хрипло произнёс мое имя муж, и я готова была зарычать и броситься на него, настолько сейчас не контролировала себя, а ещё хотела проклинать предателя. — Ты что такое говоришь?
Герман сделал ещё шаг ко мне, и я отвернулась, чтобы не позволить себе лишнего. Подвинула на тумбочке свой ежедневник и с милой улыбкой на губах продолжила:
— Ты изменяешь мне со своей работой. Сегодня вот решил посвятить ей ночь. В постель ее берёшь. На обедах в ресторанах…
У мужа дёрнулся правый глаз.
— Мне кажется ты скоро со своими проектами будешь в ванную ходить, — закончила я и спустила ноги с кровати. Коснулась кончиками пальцев пола и, покачав головой, выдвинула из-под кровати тапочки.
— Ты же понимаешь насколько абсурдны твои претензии? — строго спросил Герман мне в спину, когда я наконец-то встала с постели и прошла к полке с книгами.
— Нет, — коротко ответила. — Ты не видишь сына. Он скоро Даню папой будет называть, потому что на всех мероприятиях ты либо в телефоне, либо задерживаешься, отсутствуешь, а вот Данил…
— Крис, ты сейчас несёшь такую дичь! — зашипел Герман, встал рядом со мной и вырвал у меня из рук том стихов Есенина.
— Называй это как хочешь, но Мирон реально скоро своего крёстного будет называть отцом, потому что Данил хотя бы по часу-два, но уделяет своему крестнику, в отличии от родного отца…