— Но ты же мог сказать, предупредить… я могла прожить без мебели, штор за несколько сотен … — начала я, и Герман тяжело вздохнул. Провёл рукой по лицу.
— Беременная? Без мебели? Без детской кроватки? — спросил печально Герман, как будто видя перед собой ребенка. Словно я говорила это не подумав.
— Многое могло подождать… — заметила я тихо.
— Крис, а я ждать не мог, — с горечью признался Герман и шагнул к столу, выдвинул стул и упал на него. — Я не мог ждать лучшего, лучшего заказа, лучшей жизни, Кристин. Я тогда понял, что пока я жду, мимо проходит наша с тобой жизнь, и я выбрал жить. Ездить на дорогих тачках, покупать хорошую недвижимость, возить семью в отпуска не на наши курорты, а туда где из окна видна Адриатика. Я хотел, чтобы мой сын ходил в лучших шмотках, чтобы не ждал сезонных фруктов, чтобы ты перестала выбирать: маме подарок сделать или к стоматологу записаться. Я не хотел всего этого.
Я устало опёрлась о гарнитур и покачала головой.
Герман когда влез в долги сделал огроменный рывок вперёд. Он выбрал все самое лучшее.
— Но я все равно выбирала… — заметила я, и Герман взбеленился:
— Ты мне всю жизнь будешь припоминать тот подарок моей матери? — зарычал он и, потом резко выдохнув, сказал: — На себе, на своих родственниках я экономить могу, на разных ненужных вещах могу, например твои эти каменные вазоны для сада, но не на тебе и не на своём сыне. Так надеюсь понятно? Да, я ограничивал тебя. Было такое, но только тогда когда считал, что тебя заносило не фигово так, а в остальном, Кристин, я не хотел, чтобы ты в чём-то нуждалась или о чём-то переживала.
— И как мне верить твоим словам, если даже ты не посчитал нужным мне об этом сказать раньше? — я сложила руки на груди и вздохнула. У Германа никогда не было лёгкого характера. Он мог балагурить, смеяться, громко говорить и отчаянно много веселиться, а через мгновение он мог встать и выйти из компании, чтобы резко что-то сделать. Муж был эксцентричным, холеричным и да. Я об этом узнала не вчера. Но именно сегодня я поняла насколько много он скрывал от меня.
— То, что нужно ты прекрасно знаешь, — непререкаемым тоном сказал Герман и встал со стула.
— Даже про квартиры с дарственными на мое имя, которые лежат в твоём кабинете? — выстрелила я в упор, и Герман поджал губы. Нахмурился, и у него между бровей залегла морщинка. — Или может про те квартиры, которые ты перепродавал, чтобы вернуть долг?
Я склонила голову к плечу, только сейчас замечая, что мы оба с Германом с момента нашей свадьбы безумно сильно изменились. И меня-то мой муж до последнего времени устраивал. По всем фронтам. Только, видимо, его мои перемены не радовали.
Герман провёл ладонью по затылку и выдохнул:
— Знаешь, а вот Даня за дело получил… — протянул муж задумчиво. — Вот не за предательство, так за его длинный язык огреб.
Герман покачал головой и шагнул ко мне. Протянул руку, стараясь прикоснуться, но я все вдавилась в гарнитур и во взгляде мужа скользнула обида и укор.
— Ничего не расскажешь? — спросила я упрямо.
— Да нечего там рассказывать! — признался Герман. — Сначала просто вкладывался в строительство, потом считай дом нашли, не хватало денег, я решил перепродать квартиры. Разницу вернул чуваку, а на остальное снова взял пару квартир и так по кругу. Ну а сейчас просто замораживаю покупками цену на начальном этапе строительства и все. В конце концов пару проектов я и делал для компаний, поэтому был уверен, что достроят…
Герман снова приблизился ко мне и все же прижался всем телом. И мне отчаянно дико хотелось закрыть глаза и не знать про его измену. Не знать про все это, а оказаться на дне рождении Мирона и чтобы вместо признания в том, что у него есть любовница, он Дане рассказывал вот такие вещи.
— Ничего криминального, Кристин… — сказал Герман, не понимая, что его близость хуже ножа резала меня.
— Понятно… — выдохнула я с горечью. — Иди к Мирону, пока я приготовлю ужин…
Я физически почувствовала, как Герман весь напрягся, когда я оттолкнула его. Он почувствовал, что мне рядом с ним было больно.
И ушёл.
Мирон был сегодня в ударе, и мы с Германом как два идиота играли в дурацкий спектакль. Муж рассказывал Мирону что-то про космос, а я как самая чудесная мамочка накрывала ужин.
Я не знала сколько еще смогу притворяться перед сыном, сколько ещё буду скрывать от Мирона правду и отчаянно боялась, что он может потом возненавидеть Германа. Каким бы плохим он не был мужем, но я считала неправильным дискредитировать его перед сыном. И где-то глубоко внутри до дрожи боялась вопроса сына о том, что папа не с нами, потому что Мирон был недостаточно хорошим ребёнком. А дети все так спрашивают и в разводе винят именно себя.