И, конечно, я не могла игнорировать его присутствие в моей жизни. Но мы с Громовым никогда не дружили. Он брезговал водиться со мной. К родителям моим, когда они были живы, относился с тем уважением, с которым любой адекватный, воспитанный подросток относится к взрослым, но не более.
Со мной… Мне он дал кличку Заноза, дразнил и подначивал. Ну а в старших классах и вовсе перестал замечать. Зато его не замечать было практически невозможно. Громов рос, как бы это сказать… будто и родился-то на этот свет по одной веской причине — разбивать девичьи сердца. И делал он это, если верить слухам, с завидной регулярностью.
Мы жили в странных параллельных реальностях — соседи, но будто с разных планет.
И скажи мне тогда кто-нибудь, что вот с этим самым соседом я в итоге буду стоять под венцом, да ещё и по такому странному поводу…
— Ты объявила голодовку?
Я вздрогнула, ручка вывалилась из моей ослабевшей руки и покатилась по полу. Объект моих мыслей стоял на пороге гостиной, где я вот уже который час корпела над усеивавшими медовый паркет учебными материалами.
Я только сейчас ощутила, как затекла моя поясница.
— Ты о чём?
Громов ослабил галстук и привалился плечом к дверному проёму, с усмешкой рассматривая мой фронт работ.
— Моя экономка переживает, что ты не ешь ни черта. Вот я и пытаюсь выяснить, это демарш или просто забывчивость.
З — заботливый.
Я потянулась к валявшемуся на кресле у меня за спиной телефону и ткнула в экран. Мамочки! Да я несколько часов к ряду головы не поднимала.
— Ага, — ответил Громов, отметив мой ошарашенный вид. — Ольга Валерьевна ожидает, что мы вместе отужинаем. Ну, знаешь, как принято у нормальных семейных пар.
Я невольно поморщилась от напоминания.
— А что, на порядочность Ольги Валерьевны рассчитывать не приходится?
Он выгнул бровь, мол, ты о чём?
— Она на нас настучит, если вдруг заподозрит, что мы не совсем адекватная семейная пара?
— Ты сама у неё спроси, — бросил Громов и отлепился от дверного проёма. — Я спущусь в столовую через полчаса. Ты… смотри сама. Тащить на аркане я тебя не собираюсь. Хочешь голодать — голодай. Менять ради тебя свой распорядок и привычки я не собираюсь.
— Да уж, ты дал мне это понять ещё вчера ночью, — пробормотала я ему в спину.
Но мой желудок напоминание о еде активно приветствовал, громко заурчав и отозвавшись сосущим ощущением зверского голода.
Я бросила тоскливый взгляд на книги и распечатки, вздохнула и осторожно поднялась на ноги.
Природе бессмысленно сопротивляться.
Жаль только, раньше мне эта светлая мысль не пришла в голову — теперь, как и во время завтрака, за столом придётся терпеть компанию «дорогого» супруга.
— А что за документация? — прервал он молчание, которым я вовсю пользовалась, сметая с тарелки всё, что успела туда поместить.
Отложив вилку, которой энергично орудовала, я потянулась за стаканом воды.
— Учёба.
— Ты что, Митина, в универ решила вернуться? Так вступительная кампания давным-давно завершилась.
Я проигнорировала насмешку в его голосе.
— Твоя ирония тут совершенно не к месту. При одном из универов объявили срочный донабор на заочные курсы.
— И куда ты намылилась?
— Ландшафтный дизайн, — я уставилась на него, будто вызывала на бой.
Ну давай, Громов, ещё над этим посмейся.
— А что ты там забыла? — спрашивал он совершенно серьёзно. — Думаешь, я найму тебя наш парк перепланировать?
— Больно нужно, — я снова взялась за вилку. — Я займусь своим закутком. Получу знания, необходимые для того, чтобы реорганизовать свой участок сада и привести его в порядок. Ещё какие-нибудь вопросы?
Громов на мои слова хмыкнул, но юродствовать больше не стал.
Но наверняка ввернул бы ещё что-нибудь обидное, если бы его телефон, выложенный на край стола, не завибрировал.
Я воспользовалась возможностью и вернулась к прерванному ужину. Быстрее наемся, быстрее отсюда сбегу.
— Твою… — раздосадованный голос Громова заставил меня на время отвлечься от своих насущных планов.
Я невольно скосила глаза на его телефон.
— Что-то стряслось?
— Стряслось, — Громов какое-то время смотрел в телефон, прежде чем снизойти до пояснения. — Готовься, дорогая. К нам едет ревизор.
— Реви… что?
Громов поднял на меня потяжелевший взгляд: