— Сегодня у тебя тоже грандиозные планы на работу и отдых?
Конечно, он понял, в чём заключался вопрос. Его челюсть мигом отяжелела.
— Да. Много дел. По перезапуску производства. Встречаюсь с подрядчиком. К ужину ждать не нужно, — он метнул на меня злой взгляд. — Поужинаю в городе.
В городе.
Всё понятно.
Но если я думала, что наш утренний разговор будет моей самой большой головной болью, то грядущий день мне доказал, как сильно я ошибалась.
Глава 32
— Очень надеюсь, Алина Сергеевна, что не я стал причиной вашей утренней грусти.
Я прожевала свою венскую вафлю и покачала головой, не находя в себе сил притворяться, даже если от этого сейчас зависела наша с Громовым легенда.
Потому что… чтоб этому Громову пусто было!
— Нет, Алексей Вячеславович, вы тут совершенно ни при чём, — я долила себе крепкого кофе и снова уставилась в окно, на хмурившееся осеннее небо. — Просто настроение сегодня не очень.
— Надо же, как у вас с супругом всё синхронно, — Лисицын застучал чайной ложечкой по стенкам кружки, размешивая сахар. — Даже настроение.
Я покосилась на Лисицына в надежде, что не придётся вытягивать из него объяснение.
Не пришлось, слава богу.
— Уехал из дома ни свет, ни заря. Просто поражаюсь работоспособности Ярослава Дмитриевича.
— А я — вашей.
Наши взгляды неминуемо встретились, и в глазах Лисицына мелькнула хорошо скрываемая ирония. Будто он оценил мою «шпильку».
— Я, знаете ли, сплю очень мало. Мне и четырёх часов в сутки хватает. Вот такая особенность.
Ну теперь понятно, почему от «Фонда» отрядили именно его. Машина какая-то, а не человек. И если мне раньше было не по себе от странностей этого человека, то теперь и подавно. Ещё немного — и он признается, что умеет мысли читать и будущее видеть.
Хотя, пожалуй, обладай он такими талантами, смысла нас с Громовым караулить у него и не было бы. Он нашу ложь давно раскусил бы.
— Ваш муж частенько в городе ночевать остаётся… — Лисицын явно ждал моего подтверждения озвученного наблюдения.
Ну и что мне оставалось на это ответить?
— Частенько. Когда работа этого требует.
Или его потаскушки.
— Привыкли, наверное?
— На нас висит очень большой долг, Алексей Вячеславович, — я отхлебнула кофе, понадеявшись, что кружка в моей руке не тряслась. — И Ярослав делает всё, чтобы с ним расплатиться. Его работа порой действительно требует жертв.
Лисицын кивнул:
— Конечно, конечно. Знаете, Ярославу Дмитриевичу очень повезло, что у него такая понимающая жена.
Мне показалось, или в его голосе крылась усмешка? Я рискнула бросить взгляд на собеседника, но Лисицын был совершенно серьёзен.
Ну, предположим, он искренен. Не имеет смысла накручивать себя раньше времени. Мне ничего сейчас это не даст, кроме новой головной боли.
— Спасибо.
— Надеюсь, он это ценит.
— Пока у меня не было причин заподозрить его в обратном.
Говорила это, а внутренне морщилась.
Да уж, он то ого-го как всё это ценит. Ценит настолько, что готов при любом удобном случае сбежать подальше, прикрываясь работой.
Когда с завтраком было покончено, и мы с Лисицыным попрощались, я с досадой поняла, что пища и кофе моего настроения не улучшили. Оставалась надежда лишь на физический труд.
— Представляешь, прапра? — я осторожно сметала садовым веником нанесённый на могильную плиту мусор. — Этот Лисицын от нас никак не отвяжется. Устала я от него. Он же только строит из себя вежливого постояльца.
Но мой прапра- и ещё много раз прадед, к сожалению, не откликнулся. Установленная под раскидистым клёном плита с полуистёршейся надписью привычно молчала.
Я с детства привыкла беседовать с нашим предком — первым садовником Громовых, которого по его собственной просьбе похоронили в этом саду, у дальнего края, почти на самом выходе из ворот, чтобы никого не смущать могильным камнем посреди сада.
Мой предок настолько любил это место, что ни за что не хотел с ним расставаться даже после своей смерти.
Потомки не всегда воздавали должное этой самоотверженности. Но меня его преданность делу всегда вдохновляла. И поэтому я частенько говорила с прапра, воображая, как он мне отвечал бы. И вслед за родителями ухаживала за местом его последнего упокоения. Это дарило мне редкие минуты странного покоя и полного умиротворения. Я воображала, это всё потому что энергетика у моего предка была целительная и очень мне подходящая.
— Ещё Громов этот, — я присела на корточки, вынула из ведёрка с тёплой водой губку и принялась оттирать от пыли старую надпись «Здесь покоится…». — Терпеть его не могу. Очень надеюсь, что его предки были людьми более порядочными.