— Какая наглость, — Митина снова шмыгнула носом. — А я бы так и считала, что плохо готовилась. Что готовилась недостаточно…
— Эй, только не вздумай снова заливаться слезами. Это вообще ни к чему, — Яр указал подбородком на бумагу. — Как видишь, всё поправимо. Я позаботился о том, чтобы юный профессор не вляпался в коррупционный скандал. Уверен, он мне благодарен.
— Почему?
— А? — он видел, что на бледном лице Митиной теперь отображалась решимость.
Решимость вытащить из него все остальные ответы.
— Почему ты это сделал, Громов? Почему ты мне помог?
Глава 48
— Почему ты это сделал, Громов? Почему ты мне помог?
Да какого чёрта она в него вцепилась с этими расспросами? Называется, прояви доброту, окажи помощь…
— Почему помог? — переспросил он, чувствуя себя распоследним идиотом. — Чтобы ты реветь прекратила.
Митина смотрела на него со смесью изумления и недоверия.
— Что? — не выдержал он. — Может, хватит смотреть на меня так, будто на мне цветы выросли?
Она моргнула, будто пыталась отогнать от себя какие-то мысли. Наверняка надумала себе что-нибудь такого, чего и в помине нет. Вообразила, что он решил строить из себя рыцаря в сияющих доспехах. Да ничего подобного. Ради чего стараться? Ради вот такого?
Вместо благодарности он получает кучу расспросов и взгляды, полные откровенного подозрения. Она готова его чёрт знает в чём обвинить вместо того чтобы просто сказать спасибо.
В первые и последний раз он лезет в её дела. Себе дороже.
— Ты вот так запросто сорвался в город, чтобы я реветь перестала, — в её голосе не было вопросительных ноток. — Такое у тебя объяснение.
— Да я вообще ничего не обязан тебе объяснять, — он кивнул на письмо. — Я отдал тебе бумажку, а ты делай с ней что угодно. Не мои заботы.
— Ну да. Вообще-то мои — неожиданно тихо отозвалась она. — Мне ведь теперь с этим преподавателем дело иметь. Понимаешь? Он заведующий кафедры.
— Ага, — внутри всколыхнулся настоящий гнев. — То есть я тебе таким образом, хочешь сказать, медвежью слугу оказал. Лучше было оставить всё как есть. Ну, прокатили тебя с твоими курсами, и чёрт с ним. Так, что ли?
— Я… не знаю, как тебе следовало поступить, — Митина неловко переступила с ноги на ногу. — Потому что я и помыслить не могла, что ты поедешь… что ты помогать мне поедешь.
Гнев внезапно и совершенно непонятным образом поутих.
Она выглядела искренне растерянной.
Она искренне не понимала, почему.
Да как можно быть такой недогадливой? Как можно не сообразить?
— Неужели это настолько нереальный сценарий развития событий? — неожиданно севшим голосом отозвался он.
— Для меня — да. Громов, ты же меня не выносишь. Мы с тобой постоянно ругаемся. Мы даже притвориться ради дела не можем. И ты… ты вечно меня шпыняешь, вечно норовишь подколоть, вывести из себя, а потом вдруг берёшь и творишь… вот такое. Я ей-богу, не соображу, как это понимать.
Глупая.
— Как это понимать? — его пульс учащается. — А ты хочешь понять?
— Очень хочу, — она смотрит на него открыто, безо всяких намёков на лукавство.
Ответ оригинальностью её не порадует. Но плевать. Зато он будет честным.
— Объяснять слишком долго, — он делает шаг ей навстречу.
Она не отстраняется. Ничего не понимает.
Она мешкает и теряет все шансы избежать его объяснений.
Его рука взмывает вверх, ложится ей на затылок. Вторая ладонь обхватывает за талию.
Её губы распахиваются. Она хочет что-то сказать.
Не успевает.
К чему тут слова? Они и так слишком долго с ней говорили. Для них это не выход. Им все разговоры без толку. Они чаще разводят их по углам.
А он устал держаться на расстоянии.
Несколько мучительно долгих мгновений она не отвечает, поражённая тому, какой поворот принял их диалог.
Ладони упираются ему в грудь в тщетной, но не слишком настойчивой его попытке оттолкнуть.
В ответ он лишь сильнее прижимает её к себе. Требует поцелуем ответа.
Только посмей сопротивляться.
Я не позволю.
Её ладони ослабевают, теперь они просто покоятся у него на груди.
Мягкие губы сдаются, медленно раскрываются.
И ему окончательно сносит крышу.
Он целует её настойчиво, почти агрессивно.
Она не отстаёт. Будто не желает уступать ему в ритме.
Его руки жадно шарят по её спине, забираются под тонкий свитер.
Она вздрагивает. Но не противится. Дышит чаще и тяжелее.
В кухне — никого, а до спальни он вряд ли дотерпит.
Яр отчётливо понимает это, когда отрывается от её губ и приникает к шее, а она начинает тихонько стонать.